— Об испорченном линолеуме… например, — ехидный тон отца, насторожил меня. — И о том, о чем ты, медвежонок, умалчиваешь.
Я повернула голову, чтобы посмотреть ему в глаза и удивленно вскрикнула. Тусклый свет уличных фонарей осветил его профиль, сглаживая родные черты. Но знакомый зеленоватый блеск уже нельзя было списать ни на отражение, ни на отсвет. Мой папа — Владимир Константинович всегда был привлекательным мужчиной. Роста в нем метр семьдесят восемь, крепок, строен, подтянут. Волосы светло-русые, вьются на концах, глаза зеленые, с искорками — лукавые. Не смотря на то, что папа разменял пятый десяток, больше тридцати пяти ему никто не дает. И теперь я знаю почему.
— Папа, ты эльваф?!! — воскликнула я.
— Тихо, — шикнул он. — Не так громко. Я полукровка.
— Но как?!
— Долгая история.
— А мама знает?
— Не совсем, — с покаянным выражением лица, выдавил из себя папа.
— Па-па.
— Я слово дал.
— Кому?
— Марии. Чтоб ей на том свете икалось.
— Значит это правда, — сощурилась я, — во мне есть кровь эльфов.
— Можно и так сказать, — поморщился папа.
— То-то мне швея из княжеского терема, твердила, что у меня корни эльфячьи. А я ей еще с пеной у рта доказывала, что чистокровный человек.
— Так и есть, медвежонок, в тебе практически нет крови эльвафов…
— Папа, не пудри мне мозги.
— Медвежонок, не груби старшим.
— И не называй меня так, — надулась я. — Я уже не маленькая.
Папа нежно улыбнулся, сощурив кошачьи глаза.
— Ты для меня всегда будешь моей маленькой любимой дочуркой.
— Па-а-а! — засопела я, упиваясь теплотой его взгляда.
В коридоре загремело. Видимо мама решила навести порядок, пока я недееспособна. Или подслушать? Хотя, вряд ли. Ей легче папу за грудки потрясти и он все сам выложит.
Папа чуть склонил голову, чтобы только я могла услышать. Какая непривычная таинственность.
— Так она сделала, то, чем грозилась?
— Кто?
— Ма'Арийа.
— Не знаю, но теперь я наследница и преемница в одном лице.
— Проклятье! — скрипнул зубами папа и его глаза снова замерцали зеленью, точь-в-точь, как у Леля.
— Ты, что-нибудь знаешь об этом?
— Этого я и боялся.
Отец вскочил и начал расхаживать взад-вперед, о чем-то усердно размышляя.
— Ты должна отказаться.
— Поздно.
Папа резко затормозил.
— Что?
— Я говорю: «Поздно». Я уже конкретно вляпалась.
— Но ты здесь? — приподнял бровь отец. — Значит там, остался кто-то другой.
— Славик.
— Какой еще Славик?
— Сын тети Риты.
— Это тот паршивец, который тебя с козырька столкнул?
— Он самый, — подтвердила я, но переосмыслив наш диалог, спросила. — А ты откуда знаешь? Я же никому не рассказывала.