— Чем ты там занимался? Почему так долго?
Доместико с трудом поставил кувшин на стол.
— Убирайся прочь с моих глаз! — закричал трактирщик.
Расстроенный Доместико побежал по коридору.
Вместо затемненной лестницы (лишь тусклый настенный фонарь, который требовал масла четыре раза в день), ведущей в его каморку, он увидел незнакомую комнату. Дверь была приоткрыта. Темно. Внутри сильно пахло полевыми травами.
— Варта, — тихо проговорил мальчик.
Никто не ответил. Мальчик шагнул через порог. Взвизгнула высохшая половица.
— Кто здесь? — глухо вопросил незнакомый голос.
— Это я — Доместико.
— Какой еще, дьявол, Доместико?
Мальчик увидел лежащего на кровати человека…
* * *
До того, как в комнату проник мальчик, Шавой барахтался в зыбучих песках мыслей.
Беспросветная тьма.
Что он знал о слепоте до этого?
Ничего. Слепота — это то, что случается… не с тобой…
Что слышал об ослеплениях?
Лишь жуткие истории становления Урабийской империи, в одном из городов которой ему «посчастливилось» родиться. Прошлый император Урабии, Беран II, после победы над войском северцев приказал ослепить пленных. Около двадцати тысяч. На каждую сотню оставили одноглазого поводыря и оправили домой. Ужасная процессия двинулась мимо черной пустоши. Самон, Царь Северии, так и не решился на повторное нападение; более того, государство, истощенное наплывом калек, население которого захлебнулось в ужасе, скоро пало от мечей прежде нейтральной Калипсии, пожелавшей стать префектурой великой Урабийской империи. Самона лишили зрения струями кипятка, живьем содрали кожу, а голову преподнесли Берану II. Как и полагалось — на золотом блюде, окаймленном вырванными языками военачальников Самона.
Племянник Берана II, занявший трон после смерти дяди, не очень жаловал ослепление в качестве наказания. Иногда зрения лишали опальных вельмож, которых не решались погубить. Иногда это практиковала церковь — за воровство с алтарей, за некую избирательную «темноту» духа… Писания Создателя располагали к этому: «Коль в душе твоей непроглядная тьма, зачем глазу твоему свет? Живи в темноте. Мрак — отсутствие Меня. Живи без Меня!»
Но почему он?! Кто его ослепил?!
Шавой плыл в черных волнах непонимания, опустошения, страха. Волны бились о берег, каждая — с более яростным остервенением, сбиваясь в грязную пену бессильной злобы. Он жаждал отмщения. О, как он жаждал возмездия! Пульсирующий сгусток мести тянул цепкие щупальца, опухолью разрастался внутри обессиленного тела. Этот сгусток — его второе сердце, дышащий жаром механизм, толкающий по венам черные столбики новой крови.