В прихожей я бросаю сумку и рассматриваю себя в зеркале, поворачиваясь так и этак, поглаживая кончиками пальцев открывшуюся шею, трогая короткие пряди вокруг лица. Я могу теперь поставить галочку в списке реакций на горе, там, где значится «отрежь волосы». У Лауры чуть сердечный приступ не случился, когда я попросила сделать мне самую короткую, почти мужскую стрижку «пикси». Она схватила стопку журналов и стала показывать мне фотографии стрижек, предположив, что я просто ошиблась. Но я не ошиблась; я знала, чего хочу, и, глядя на себя теперь, рада, что набралась достаточно храбрости и прошла через это.
Храбрость. Я мысленно изучаю это слово, потом произношу его вслух. Мое отражение уверенно смотрит на меня, говоря, что я поступила правильно. Добавляю «храбрость» к набору слов, которые в данный момент описывают мою жизнь.
Здесь четыре часа дня, значит в Лос-Анджелесе должно быть девять утра. Я несколько минут назад отправила Джоне фотографию своей новой прически, и, как только начинаю думать, что он еще спит, позволяя себе субботний отдых, приходит ответное сообщение.
Сейчас позвоню тебе.
Я усмехаюсь и падаю в угол дивана, подобрав под себя ноги. Тут мой телефон жужжит, а потом на экране появляется смеющийся Джона в постели.
– Дай-ка рассмотреть тебя как следует!
И я вдруг непонятно почему смущаюсь и морщу нос, поворачивая голову в разные стороны в ожидании его приговора.
– Что думаешь? – Он первый после моего парикмахера, кто должен высказать свое мнение.
– Ты выглядишь… ты похожа на австралийку, – сообщает Джона и снова смеется, пожимая плечами, потому что прекрасно понимает: он сказал глупость.
– Австралийку?!
– Ну, не знаю, – говорит он. – Наверное, дело в загаре и стрижке. Ты как будто должна быть спасателем на пляже в пригороде Сиднея или кем-то в этом роде.
– Это уж слишком причудливое описание. – Я округляю глаза. – Я что, разбудила тебя посреди сладкого сна?
Джона проводит ладонью по щетинистой щеке и строит гримасу. Похоже, я права, но он слишком вежлив, чтобы это подтвердить.
– Когда ты вернулась домой?
Мы с Джоной много разговаривали в последнее время. Он был главной нитью, связывавшей меня с домом там, в Хорватии, единственным человеком, который не судил меня за побег. Наверное, потому, что он, по его мнению, сделал то же самое.
– Пару дней назад. Надо сказать, встретили меня не особо тепло. Я слишком долго отсутствовала.
– Ничего, все придет в норму. Они тебя любят.
– Знаю… – Конечно, он прав, но я меняю тему, потому что мысли о маме и Элли портят мне настроение. – А у тебя какие новости?