После завтрака девочки попросили разрешения продолжить собирать вчерашний пазл. Конечно, я разрешила. Малышки настолько тихо сидели над мозаикой, что совершенно не мешали отсыпаться Джереми. Поймав удивлённые взгляды девочек, я просто сказала, что это мой брат, приехавший погостить. Вопросов не было.
Уж не знаю, о чём они думали, может, в душе опасались, что он отберёт у них игрушки, как делал их сводный брат в последней семье. Не знаю. В любом случае, они восприняли его появление без вопросов и возражений. Надеюсь, когда мальчик проснётся, и дети познакомятся поближе – они смогут подружиться, ведь они почти ровесники.
Лаки, лежащий до этого возле спящего Джереми, встал и подошёл к нам, чтобы получить от всех троих объятия и ласки. После чего, с чувством выполненного долга, улёгся на ковёр с таким расчётом, чтобы держать в поле зрения всех троих детей.
Я вернулась на кухню, к взрослым, поскольку сквозь распахнутые двери могла прекрасно видеть девочек, а они – меня. Гейб в это время как раз ввёл остальных в курс дела, рассказав о том, как близняшки оказались на нашем попечении, и какая жизнь у них была до этого. А мне вспомнилось, что в предыдущем рассказе Коула кое-что осталось недоговорённым.
– А что стало с тем доктором? – негромко, чтобы девочки не услышали, поинтересовалась я.
– Он покончил с собой, – жёстко ответил тот.
– Это вы его?.. – уточнил Гейб.
– Я предоставил ему выбор, – пожал плечами Коул. – Смерть медленная и мучительная, либо же быстрая и практически безболезненная. Жить человек, выдирающий младенца из чрева матери ради продажи, не имел права. Он выбрал быструю смерть. И повесился.
– И что, ты дал ему вот так уйти? Без мучений? – прищурился Гейб.
– Он написал чистосердечное признание, – сухо проговорил Коул. – Рассказал всё, что натворил, в предсмертной записке. Якобы его замучила совесть. Это было моим условием. Кстати, один из моих кузенов позаботился о том, чтобы эта записка попала к журналистам. Так что замять скандал не удастся. Люди будут плевать на его могилу, а не восхвалять доблести «доброго доктора, спасителя жизней», его имя будет опозорено навеки.
– Хорошо придумано, – кивнул Гейб. – А что бы ты с ним сделал, если бы он отказался.
– Я, точнее, кто-нибудь из моих родственников, отнёс бы его в самый центр «Долины смерти», где он медленно умирал бы от обезвоживания. Он предпочёл во всём сознаться.
– Так ему и надо! – пробормотала я, вспоминая всё, что натворил этот негодяй.
– А как же его семья? – воскликнула Элли.
– А её у него не было. Он давно разведён, родители умерли, дети выросли, они, кстати, практически не знали своего отца. Так что никто особо страдать по нему не станет, не переживай, дорогая.