…
Они исчезли. С колибри всегда так. Внезапно появятся — и внезапно исчезнут, как в фокусе волшебника. Представь себе: тысяча колибри с рубиновыми горлышками падает с неба прямо на нас, на двух пожилых леди, которые не могут поверить своим глазам.
…
Считать стала Луиза. Вцепилась мне в руку и сжимала ее всякий раз, когда появлялся новый колибри. У меня рука потом еще долго болела.
…
Нет, это было приятно. Мне стало казаться, что эти колибри мне приснились, а боль в руке напоминала, что они были на самом деле.
…
Через два года.
…
От рака костей. Она переехала ко мне после того, как риелторша обманула ее с домом.
…
Да, ухаживала. Я ухаживала за ней до самой смерти. В этом самом доме. И знаешь, что самое занятное?
…
Я ни разу не спасовала перед докторами, страховыми агентами и чиновниками разных мастей, а некоторые из них были куда страшнее, чем мистер Начищенные Ботинки.
…
Я с ними всегда твердо стояла на своем! В какой-то момент до меня дошло, что я одолжила у Луизы ее характер, чтобы обеспечить ей достойную смерть. Я говорила им всем: «Нет, это вы меня послушайте!» и «Так вообще не пойдет!» Мне всю жизнь хотелось твердо стоять на своем, и вот мне выпала такая возможность.
…
Да, точно, как евразийский филин.
…
В январе, накануне моего восемьдесят седьмого дня рождения, помню, падал чудесный снежок. В такой день не хочется умирать, даже если ты к этому готов.
…
Нет, она совсем не была готова. Луиза хваталась и цеплялась за жизнь до самого конца.
…
Я дала ей морфий.
…
Это так ужасно, зависеть от другого человека, который нужен, чтобы избавить тебя от боли. Морфий, правда, быстро подействовал, она успокоилась. Я сидела на кровати рядом с ней и смотрела, как она разыгрывает пантомиму — такое действие на нее обычно оказывал морфий.
…
Она открывала воображаемую бутылку, наливала вино в невидимый бокал, покачивала его, смаковала напиток. Она проделывала все так изящно и так точно, что я почти чувствовала вкус этого вина.
…
Очень грустно, да, но это напоминало мне о том, какой обворожительной была Луиза раньше, как не походила на этот обтянутый кожей скелет, который утопал в подушках и потягивал воображаемое шардоне. Ее глаза блестели от морфия, но еще, я верила, от яркости всей ее жизни. Я гордилась, что именно мне она доверила заботиться о ней.
…
Она ничего не сказала. Сказала я…
…
Я сказала: «Лу, как ты думаешь, что сталось с юношей Хокинсом?»
…
Само собой вырвалось. Не знаю почему. Снег, может, напомнил мне об академии Лестера, как я там сидела долгими зимними днями за своим столом.
…
Ничего. Она просто лежала, обводила взглядом комнату, готовилась уйти, я думаю. Запоминала последние минуты жизни. Меня это тронуло до глубины души, потому что она запоминала мою комнату, мой дом, где я ухаживала за ней. Где я любила ее.