…
Да, сказала. Очень тихо.
…
«Я люблю тебя, Луиза» — вот так.
…
Ее глаза прояснились, взгляд стал острым и пристальным, каким я его помнила.
…
Она сказала: «Мисс Виткус, этот юноша был упоителен».
…
Не знаю. Это могло значить все что угодно. Может, это был наркотический бред.
…
Я подумала про мальчика, который пустил тот слух. Бедняка с консервного завода. Его исключили из школы. Я не могла припомнить его имени.
…
Она умерла в тот же вечер и оставила меня, по своему обыкновению, в кромешной тьме. После поцелуя Иуды я ведь отчаянно страдала много лет, ты помнишь.
…
Я думала, что предала человека, который дал мне так много. Мучилась долгие годы. Из-за этого мне было трудно заводить друзей. Но кто же из нас на самом деле был предателем?
…
Мы никогда не узнаем. Мне было восемьдесят семь лет, но я не чувствовала себя старухой, пока была жива Луиза. Она украсила мою жизнь, это чистая правда. Со временем я забыла все остальное и помню только это.
…
Прощение воистину чудесная вещь. В конце концов Луиза снова превратилась для меня в Луизу, подарившую мне тысячу колибри.
…
Ты?
…
Ты будешь для меня прекрасным мальчиком, который подарил мне историю моей жизни.
Куину потребовалось минуту-другую постоять под жарким солнцем на подъездной дорожке, окружавшей дом Сильвии, чтобы выжечь болезненное чувство, сродни зависти, которое вызывало у него все, что касалось семейства Миллс.
Сильвия распахнула двери.
— Ты здесь, отлично!
Она прищурилась, всматриваясь в сторону розоватой подъездной дорожки. У Сильвии имелся пунктик насчет парковки.
— Я на попутке, — сказал Куин. — От автобусной остановки до тебя, как-никак, три мили.
Сильвия посмотрела на него слегка озадаченно, словно он говорил на незнакомом языке.
— Проходи, — сказала он, приглашая его в дом. — Дети репетируют.
Ее браслеты зазвенели, когда она открыла французские двери в сад и зашагала по дорожке от дома к студии.
— Ты знаешь, они тут устроили фуршет, — сказала она. — Честное слово, я так злюсь на этих детей, что стала грызть ногти.
Она загадочно ухмыльнулась.
— Но мы серьезно поговорили вчера вечером и, слава богу, хотя бы по одному пункту пришли к согласию. Угадай, по какому.
Она бесшумно открыла дверь в студию.
От облегчения тепло, мягкое и золотистое, разлилось по его телу, потому что весь день он только и делал, что гадал и сомневался. Он вошел за ней в новенькую студию, которая была только что оборудована и пахла пластиком. Крупная аппаратура удобно расставлена, устройства поменьше аккуратно разложены по шкафам, километры кабеля кольцами свисают с крюков разного цвета. Пока Куин разглядывал этот рай, вся его аппаратура — начиная с лакированного усилителя «марвел», подаренного матерью, — пронеслась у него перед мысленным взором подобно тому, как, по рассказам, проносится жизнь на пороге смерти.