Она уткнулась лицом в ладони.
— Господи, — выдохнула она. — Господи, какая же я мерзавка.
Она виновато посмотрела на него.
— Не слушай меня, ради бога. Это не я.
Куин не сводил с нее глаз. Несмотря ни на что, он считал ее своей родней. Он страдал сейчас от ее гнева или отчаяния, жалобы — как это ни назови — и делал это с готовностью, словно заслужил, потому что чувство, которое он испытывал до сих пор после смерти мальчика, нельзя считать страданием. Его сердце заболело за Эми, за Белль, за всех. И за мальчика, особенно за мальчика, которого уничтожил безумный Бог задолго до трехзначного рубежа в сто десять лет.
— Ты когда-то хорошо ко мне относилась, Эми.
— Да. — Она вытерла слезы кулаком. — Но не в качестве мужа своей сестры.
Он еле расслышал.
— Я восхищалась тобой. Меня тоже манило творчество, но ступить на эту дорогу — кишка тонка оказалась.
— Да ступить на эту дорогу проще простого, — сказал он. Ему всегда нравился ее грудной певческий голос, она несколько раз пела с «Раздолбаями» в пору их шальной и безрассудной молодости. — Вот удержаться на ней…
— Посложнее будет.
— Пожалуй.
Она обхватила себя скрещенными руками.
— Я посчитала, сколько дней провела с ним, — пробормотала она. — Как это характеризует меня, его тетю, если я могу сосчитать, сколько дней провела с ребенком, который прожил на земле одиннадцать лет?
Куин начал понимать, что Эми находится здесь не потому, что сестра в ней нуждается, наоборот. Ведь это Эми купила красный велосипед, на котором он гнал тем погожим ясным утром своей смерти.
— И сколько? — спросил он.
— Что?
— Сколько дней?
— Шестьдесят один, — ответила она, и голос ее оборвался, словно упал с большой высоты. — Шестьдесят два, если учесть день похорон.
Ей исполнилось сорок лет, у нее был женатый любовник, и она страстно хотела ребенка. Куина вдруг озарило, что она соперничала с ним не за Белль, а за мальчика.
— Ты живешь в Лос-Анджелесе, — сказал он. — Учитывая это, шестьдесят один день — до хрена как много.
Она заплакала.
— Эми, помнишь тот мини-диктофон, который ты прислала ему пару лет назад?
Она вытерла глаза рукавом.
— Угу.
— Он всегда гладил его, как котенка.
— Да, я знаю.
— Это единственная вещь, которая оставалась у него в одном экземпляре, всех остальных было ровно по десять. Он обожал тебя, Эми. Тебе не в чем себя винить.
— Я… — начала она, не закончила и стала смотреть в пронзительно чистое окно.
Ветер затих, сменился парализующим солнцепеком, и Куин остолбенел, увидев в окно, как Белль в пижаме размеренно двигалась от клумбы к клумбе и методично срезала ножницами пышные головки цветов.