Слова Эми доходили до него с задержкой, восприятие на пару тактов отставало от звука.
— Объясни, какие препараты? — спросил он.
Она помолчала, потом ответила:
— Антидепрессанты. Против хронической тревоги. Ты разве не знал об этом? Таблетки не помогали, тогда помощник врача назначил немного нейролептиков примерно за два месяца до смерти.
— Нейро… чего? Господи Иисусе.
— Думали, что они спасут от ночных кошмаров.
Слеза поползла по ее щеке, упала с подбородка и закатилась в ямку между ключиц.
— Но помощник врача очень торопился: работы много, выше головы, ну все такое.
Куин стоял в окружении сияющего металла обмякший, ошарашенный и гадал, о каких, черт подери, ночных кошмарах идет речь, если только не имеются в виду эти жуткие, странные подъемы, чтобы пописать, когда мальчик садился, широко открытыми, прозрачными глазами смотрел в одну точку и неясно было, проснулся он или нет.
Голова у Куина заболела. Вроде ведь и у Ренни дочь принимала какие-то таблетки? И кто-то из славных малышей Гэри — стал Куин припоминать. Ребята часто обсуждали это, только он все пропускал мимо ушей, о чем сейчас жалел. Да нет ребенка в Америке, которому врачи что-нибудь не прописали, Куину это хорошо было известно.
— Какова была вероятность летального исхода? — наконец выговорил он. — Речь идет об одном случае на миллион, что-то в этом роде?
— Помощник должен был послать его на ЭКГ сначала. Провести обследование. Должен был позаботиться.
Они смотрели друг на друга несколько мгновений, атмосфера накалялась из-за их давнишнего соперничества.
— Когда она собирается выйти на работу? — спросил Куин.
— Она уже выходила, — ответила Эми.
Белль работала в архиве штата, и ей часто приходилось помогать обычным людям, которые ищут своих предков, чтобы построить генеалогическое древо. «Какой в этом смысл?» — однажды спросил Куин. Он не знал своих бабушек-дедушек, его мать умерла молодой, его отец и брат были для него пустым звуком. Он спросил между прочим, как бы пожал плечами вслух, но Белль ответила со своей обычной вдумчивостью: «Они рассчитывают на то же самое отношение со стороны потомков».
— Даже два раза выходила, если быть точными, — сказала Эми. — Но она не может читать имена умерших.
Эми повернулась к нему, лицо у нее припухло от многонедельного плача:
— Как тебе удается так много работать, Куин?
— Как-то удается.
— Почему ты не скорбишь? Почему не дома сейчас, не корчишься от боли на кровати?
Потому, подумал он, что не заслужил облегчения, которое приносит скорбь.
— Может, будь ты другим отцом, у тебя и сын был бы другим человеком, — продолжала она, дыхание у нее становилось тяжелым и прерывистым. — Он не испытывал бы страха, уверенность была бы у него в крови, и не требовались бы ему таблетки, чтобы выдерживать напор жизни, и не пересчитывал бы он постоянно всё на свете, и не вздумалось бы ему в пять утра гнать на велосипеде бог весть зачем, и не разорвалось бы у него сердце, и не лежал бы он там на обочине с поцарапанной щекой.