Белль смотрела на него, сначала рассеянно, затем пристально.
— Теперь это все тебя не касается, — сказала она очень тихо. — Теперь это все не твое дело.
Затем враждебность понемногу, понемногу покинула ее, и она превратилась в прежнюю, настоящую Белль. Белль, которая любила детей, стариков и его, Куина, проступила вместе с румянцем на ее щеках. Ее руки повисли вдоль тела.
— Я не могу плакать, — голос ее дрожал. — Не могу плакать, сколько можно мучить их своим горем.
— Тогда мучай меня, — сказал он.
Это было как раз то, что надо. Она бросилась в его объятия и плакала тихо, некрасиво, душераздирающе. От ее страдания он почувствовал себя избитым, а собственные переживания показались недостойными упоминания. Его несчастье — или как там его ни назови — похоже на жизнь под возрастающим давлением или на долгое пребывание под водой, когда заканчивается кислород. Она все плакала и плакала, а он обнимал ее.
— Тед — это просто проклятие, — сказала она наконец, вытирая лицо рукавом. — Настоящее проклятие. Ему пришлось столько выстрадать после смерти жены. Но у него… у него есть сыновья. Я ненавижу его из-за этого. Меня прямо тошнит от зависти.
Она подняла на него покрасневшие глаза.
— Я говорю тебе все, потому что ты меня не осудишь.
— Нет, конечно. Ты имеешь право.
— Нет, не имею я никакого права. У него чудные мальчики. Очень добрые. Даже самый младший, Эйван, ему только девять, он такой добрый. И тем не менее. Эта зависть. Я просто больна ею.
Она махнула рукой в сторону дома.
— И еще Эми, господи. Я же чувствую себя как букашка под микроскопом.
Пора возвращаться, он понимал это и повел ее к крыльцу. В доме вынул чек из кармана. Он оставлял себе столько, чтобы платить хозяину за жилье, на всем остальном экономил: гасил свет за собой, кофе пил дома, перейдя на черный, чтобы не тратиться на сливки. Он отключил стационарный телефон, а для мобильного выбрал самый дешевый тариф.
— Мне с ним не было скучно, — прошептал Куин. — Ничего подобного.
Он положил чек на столик, который когда-то служил для их общей почты.
— Перестань, Куин. Деньги тут ни при чем.
— Больше у меня ничего нет.
— Долг перед ним ты не сможешь погасить, — тихо сказала она.
Чек она оставила лежать на столике. Не взяла и не вернула. Просто оставила лежать. Ее злость на Куина, похоже, прошла, сменилась жалостью.
— Попроси Божьих братьев помолиться за меня, — сказала она и прошла на кухню без него.
Наконец-то можно уйти. Передав ей деньги, он чувствовал себя еще хуже. Может, в этом все дело, предположил он.
Выйдя из автобуса, который увез его из центра, Куин прошел пешком мимо художественного музея, вглядываясь через ограду в хорошо знакомую скульптуру: огромная человеческая фигура из стальной проволочной сетки, чья внутренность заполнена камнями. Фигура буквально клонится к земле, гигантским коленом упирается в нее, торс наполовину согнут, голова поникла. Человек, думал Куин, страдает в одиночестве. Он безмолвен. Укрыт от глаз ухоженными деревцами. Чтобы обнаружить его, нужно знать, что он там.