— Альбина Георгиевна! — повторил врач. — Пойдемте в кабинет. Мне нужно с вами поговорить.
Он, кажется, называл ей свое имя, но она его забыла и теперь чувствовала неловкость. Помнила лишь фамилию: Чижиков. Смешная фамилия. А имя и отчество самые обычные. Вроде Сергея Петровича или Алексея Ивановича. Потому-то Альбина его и не запомнила. Впрочем, ей и не потребовалось называть врача по имени. Он говорил, она только слушала и покорно кивала.
Врач сообщил, что в данный момент дела отца не так уж плохи, то есть не безнадежны, и все же без операции не обойтись, без нее он долго не протянет. Ему и шестидесяти нет, а сердце совсем плохое, изношенное. Уже два инфаркта пережил. И как можно так небрежно относиться к своему здоровью? Сердце беречь нужно!
Альбина, сидевшая на диванчике в ординаторской напротив доктора Чижикова, согласно кивнула. Кардиолог повторил, что без операции нельзя никак, но сначала придется сделать множество разных анализов. За это время больной немного окрепнет, подготовится. И волноваться ему нельзя, волнения для Георгия Степановича смерти подобны. Последние два слова врач произнес обычным, ровным тоном, но девушка все равно вздрогнула и подняла на него испуганные глаза.
«Какие удивительные у нее глаза, будто два глубоких лесных озерца. И не поймешь сразу, какого они цвета, то ли серые, то ли зеленые», — не к месту подумал доктор, а вслух почти сердито проговорил:
— Вы не должны его тревожить. Никаких плохих известий. Ничего такого, что может его расстроить. Вы меня поняли, Альбина Георгиевна?
Девушка снова кивнула и снова со стыдом подумала: он знает ее имя-отчество, а она его — нет. Какая же она тупица!
После этого наставления врач Чижиков продиктовал ей список необходимых лекарств и разрешил навестить отца.
Альбина вошла в палату, куда отца перевезли из реанимации. Палата была одноместная и довольно уютная. Новенькая мебель, нарядные светильники на стене под потолком, по-домашнему милые занавески на окнах, за дверью у выхода — душевая кабина и туалет. Альбина поставила на столик сок, разложила фрукты на белой льняной салфетке, потом осторожно, стараясь не задеть стойку с капельницей, села на стул возле кровати.
— Фрукты мытые, — сообщила она. — Ну как ты, пап?
При виде дочери отец слабо улыбнулся, потом завозился на постели, усаживаясь поудобнее, и ответил:
— Все нормально, дочь. Не понимаю, зачем они меня тут держат? Уже все бока пролежал. Зачем мне тут валяться, если я здоров? Как бык.
— Скажешь тоже, как бык!
Альбина улыбнулась, хотя вид отца ей совсем не понравился. Лицо бледное, одутловатое, с оттенком нездоровой желтизны. Это он только перед дочерью так хорохорится. Второй за полгода инфаркт — дело серьезное!