льшую, чем обычно, когнитивную глубину. Рациональное зерно в этом было. Я тут же вспомнил, что некоторые восточные практики трансцендированиятребовали предельной эротической близости; считалось, что в кульминационном слиянии двух природных начал, инь и ян, женского и мужского, возникает новый субъект, способный выйти за границы земной реальности. Видимо, что-то такое люди интуитивно чувствовали уже давно.
В общем, попытки расширить эксперимент на других нам пришлось срочно прервать. Ни Дафна, ни я не хотели, чтобы о наших неожиданных способностях узнал кто-то еще. Мы отчетливо понимали, какая начнется вокруг этого свистопляска, с какой хищной яростью вцепятся в нас когти политиков и спецслужб. Ведь ментальное сканирование — это оружие, оно даст решающее превосходство тому, кто его первым освоит. Тем более что просвечивание своего сознания может обнаружить лишь собственно экстрасенс, а большинство людей, экстрасенсами не являющиеся, его даже не ощутят.
Единственный вывод, который мы в данном случае сформулировали: способностями к сканированию обладают не все наши эксперты. Или, точнее, не все эксперты эти способности в себе обнаружили. Человек ведь может и не подозревать, что он обладает каким-то даром, до тех пор пока этот дар, как правило неожиданно, не вспыхнет ярким огнем.
— Согласен? — спросила Дафна.
— Согласен, — ответил я.
Но что с этим выводом делать, было неясно.
Никаких результатов мы не достигли и при попытках просканировать Виллема. Собственно, когда на очередном раунде переговоров, заручившись поддержкой Дафны, которая обещала, что будет меня страховать, хотя трудно было понять, что она имела в виду, я с замиранием сердца «повернулся» внутри себя, чтобы открыть экстрасенсорный канал, то ничего в сущности не изменилось. Эмоционального сдвига не произошло. Ментальная картинка не изменилась ни на миллиметр. Все так же звучал размеренный голос Чака, задававший очередной, заранее разработанный и утвержденный вопрос, все так же всплывал в сознании размеренный, неопределенного женско-мужского тембра голос Виллема, дававший ответ, из которого нельзя было извлечь никакой информации. Видимо, дело здесь обстояло как с телевизором: если уж канал включен и настроен (а Виллем, напоминаю, использовал на переговорах именно экстрасенсорный канал), то вклиниться в него со стороны было практически невозможно. Обозначились и некоторые любопытные обертоны. Например, я в присутствии Виллема начал ощущать отчетливый горьковатый запах, для сравнения — как бы осенью, на аллее парка, от коробчатой пересохшей листвы. Проступал он, как только Виллем входил в Павильон, и исчезал, когда после окончания раунда закрывалась за ним дверь, ведущая в галерею. Дафна этого запаха не ощущала. Что он означал, было неясно. А кроме того, в паузах, когда та или иная сторона обдумывала ответ, я начал слышать слабенькие, как будто с километрового расстояния, но вполне различимые, реденькие щелчки, точно нарез