Фрэнк засмеялся.
– Обычные историки, – сказал он, – пытаются понять живших прежде людей через документы эпохи, культуру и так далее. Но это как пытаться понять современного американца через фильмы про «Мстителей» или резолюции ООН.
– Отличный метод, – ответила я.
Фрэнк отрицательно помотал головой.
– Человек никогда не бывает похож на свое время. Наоборот – он всегда прячется от времени в свою личную тайну. Как устрица в раковину. Он воспринимает свое время как катастрофу, а потом, через тысячу лет, кто-то откапывает его скелет – и об этом человеке начинают судить по потопу, от которого он убегал. По тому самому монстру, от которого человек всю жизнь скрывался.
– Ты хочешь понять эпоху как-то по-другому?
– Я вообще не хочу понять эпоху, – ответил он, – потому что это невозможно. Вернее, это может сделать любой шарлатан десятью разными способами, и каждый из них будет фейком. Эпоху нельзя понять.
– Почему?
– Потому что эпох не бывает. Это не что-то реальное и объективное. Это метафора. Нечто выдуманное людьми. А как можно понять выдуманное? Каким его придумаешь, таким оно и будет.
Интересный подход.
– Может быть, – сказала я, – выдумывают одни люди, а изучают другие. То, что придумали первые.
– Верно, так и есть. Но мне их выдумки ни к чему.
– Так что такое «некроэмпатия»? Эмпатия к мертвецам?
– Это когда ты пытаешься понять какого-нибудь очень давно умершего человека, принимая его форму, – сказал Фрэнк. – И копируя обстоятельства его жизни.
– А почему ты считаешь, что так можно кого-то понять?
– Это вопрос веры, – улыбнулся он. – Я верю, что мы оставляем после себя след. Стоячую волну, как говорят физики. Своего рода эхо. И если правильно на это эхо настроиться, его можно ощутить и даже пережить заново.
– А! – сказала я. – А! Вот теперь понимаю. Ты хочешь настроиться на этого Каракаллу?
– Совершенно верно. Я занимаюсь историей императора Каракаллы и пытаюсь увидеть его как бы изнутри его самого. Через эмпатию.
– А почему ты приехал в Турцию? Каракалла же был императором Рима.
– Да. Но провел много времени именно здесь. Как и его отец Септимий Север.
– Зачем?
Фрэнк сделал неопределенный жест рукой – мол, долго объяснять.
– Он прибыл сюда с большой армией – и намеревался вторгнуться в Парфию. Парфия вообще была для Рима любимой мозолью. Каракалла просто продолжал дело отца.
– Ага. И ты ищешь следы?
– Не совсем. Я же говорю, я эмпат. Я езжу по тем местам, где жил Каракалла, и понемногу становлюсь им самим. Я вижу его историю от первого лица. Он был такой Джихади Джон – приехал сюда воевать из Британии. Если хочешь, потом расскажу…