В нашей вражде масла в огонь подлила еще и студентка Соня Богс с сияющими зелеными глазами. Дело в том, что Хельд любил заниматься со своими учениками «приватно», и девушки то и дело выбалтывали кое-что об этом бонвиване из актерской школы. У Сони было дерзкое татарское личико, и она легко приводила мужчин в замешательство. Мне она объясняла, что делает это лишь для того, чтобы лучше понять роль ведекиндовской Лулу, которая тогда только появилась. Мы дружили и говорили друг с другом обо всем и, разумеется, о Хельде тоже. И вот однажды она сказала мне, что он вызвал ее к себе. Во мне, вероятно, взыграла ревность, я стал бранить Хельда на чем свет стоит, стараясь ее предостеречь. И вот случилось так, что, когда он решил с ней «полюбезничать», она его отвергла и крикнула ему в лицо: «Все-таки Гранах был прав!» В тот же день она рассказала об этом мне, и я стал ждать еще больших издевательств. И действительно, на занятиях господин Хельд в присутствии всего класса вдруг спросил меня, почему я прихожу в школу плохо одетым. Я покраснел и смутился, а мой одноклассник Вильгельм Мурнау, который к тому времени уже имел докторскую степень и всем своим видом внушал уважение, сказал: «Но, господин Хельд, возможно, у него просто нет денег». «Да, — ответил господин Хельд, — но почему же ему тогда непременно надо становиться актером?» «Потому что у него есть талант», — воскликнул Мурнау, рассмеявшись ему в лицо, а вместе с ним засмеялся и весь класс. У Хельда было такое чувство, будто его ученики его поколотили. «Вот оно что, — процедил он сквозь зубы, ужасно злой на свою собственную зловредность, — я, впрочем, так не думаю». Он достал из жилетного кармана свой блокнотик и вставил в глаз монокль. «В любом случае, на прослушивание у Макса на следующей неделе он не пойдет». Рейнхардта он всегда называл Максом, чтобы подчеркнуть свою «дружбу» с ним. «Нет, он пока еще не готов, у меня он еще не выучился всему, чему надо, — на мой взгляд, у него еще недостаточно таланта». Тут уже я взорвался от возмущения и, ободренный классом и Мурнау, громко выкрикнул: «Господин Хельд, приехал в Германию я не к вы и не чтобы талант учить, я приехал учить техника, техника, техника!» По классу пронесся взрыв хохота, а Хельд, скривившись, перекрики-вал этот гул: «Не к вы, а к вам, к вам!» «Да-да, я это и имел в виду, к вы, к вам, к вы, к вам, вы же понимаете, о чем я», — дерзко возразил я ему, рискуя быть вышвырнутым из школы. Новость об этом распространилась по всему театру со скоростью лесного пожара. Другие режиссеры, не любившие Хельда, говорили, что я правильно поступаю, сопротивляясь ему. Актеры называли меня Техникой и улыбались мне. Барон фон Герсдорф, драматург и представитель театра, в тот же день отвел меня в сторону и долго со мной говорил. Я излил ему душу, и он сказал: «Предоставьте это мне. На следующей неделе вы пойдете на прослушивание к господину Рейнхардту». Так, благодаря этому скандалу, я оказался в центре всеобщего внимания. Режиссеры, актеры и особенно студенты актерской школы вдруг стали гораздо добрее и внимательнее ко мне. Среди них были Конрад Фейдт, Вильгельм Мурнау, Лотар Мютель и другие будущие знаменитости.