Я снова начал есть и читать. Одно меня мучило: я не мог вставать, не мог ходить, а мог только сидеть полулежа. В туалет ходить я тоже не мог. Но сестра была настолько доброй и тактичной, что через какое-то время я преодолел и этот свой интимный стыд.
Прошло четыре дня, настал пятый. Меня снова привезли в операционный зал. Врачи на этот раз были гораздо спокойнее, а я волновался гораздо больше. Теперь они вели себя еще более деловито. Как и в прошлый раз, они попросили меня что-нибудь почитать, но как я ни хотел, я не мог этого сделать. Я попытался исполнить их просьбу и начал было вполголоса читать «Быть или не быть», но потом вспомнил про револьвер под матрасом и загрустил. На этот раз я закрыл глаза и уже не хотел видеть, как они орудуют над моим телом. Я был очень слаб, и холодный пот лился с меня ручьями. Обо мне заботилась сестра: она контролировала пульс, дала мне что-то выпить и понюхать. На этот раз все прошло намного быстрее, но для меня эта операция тянулась гораздо медленнее первой. Вот и вторая нога была сломана, обернута мокрыми гипсовыми бинтами, упакована в шину и обвешана грузами, как и в первый раз. Меня снова отвезли в палату. Я чувствовал себя усталым и каким-то опустошенным. Я почти физически чувствовал, как идет время, я чувствовал, как старею, как что-то во мне меняется. Я чувствовал, что становлюсь взрослым и серьезным. Я ощущал свои вены, текущую в них кровь и каждый свой нерв. Пришла сестра Мария, вытерла мне холодный пот со лба и одарила меня тихой, доброй заботой и таким взглядом, который явно не входил в ее профессиональные обязанности. Я попросил ее поставить мне пульт и стал читать. Это был Достоевский, «Братья Карамазовы». Я читал медленно и спокойно, так что персонажи из книги оживали у меня перед глазами, и дошел до того места, где сын Иван избивает собственного отца, потом прячется в сарае, изливает свою измученную душу младшему брату Алёше и спрашивает его: «Для чего все это нужно? Для чего все это нужно?» Я отложил книгу, потому что мое тело стало отходить от наркоза и постепенно возвращаться к жизни. Ожили все разрезы и удары, сделанные во время операции. Словно кто-то отстукивал в моих костях и в моем мозгу молотком: для чего все это нужно? Для чего все это нужно? Пульс мой скакал, сердце громко стучало. Сестра Мария принесла ужин и забрала у меня книгу. Я взял в рот одну ложку супу, вторую, а молоток в ноге и голове продолжал отстукивать: для чего все это нужно? Для чего все это нужно? Я выплюнул суп, меня трясло, в горле застрял комок, вокруг меня была кромешная тьма, вместе с жаром и слезами из меня рвался вопрос: для чего все это нужно? Для чего все это нужно? Это продолжалось всего несколько минут. Другие пациенты, обычно нетерпимые ко мне, смотрели на меня с сочувствием. Меня словно захватил какой-то поток, но теперь его ярость постепенно стихала, и я успокаивался. Мария сидела у моей постели и нежно гладила меня. Я закрыл глаза. Мне было стыдно перед остальными и перед самим собой. Но сейчас мне действительно стало легче, как будто я сбросил тяжелый груз и сразу почувствовал себя лучше и спокойнее. Я притворился спящим, а вскоре и в самом деле задремал.