Жизнь восемнадцати тысяч австрийских солдат всех национальностей постепенно обретала свой особый стиль. Подлинными господами в лагере были боснийцы — высокие, красивые мужчины, которые носили красные фески и свободно говорили по-итальянски. Сразу за ними шли далматинцы: те всегда были в хорошем расположении духа, пили вино и тоже бегло говорили по-итальянски. Чехи успели уже совершенно обособиться: они носили нашивки с соколом и, не таясь, говорили об отделении от Австрии и национальном освобождении. Шел 1917 год. Еще здесь были южные славяне: словенцы, сербы, хорваты. Они ругали монархию и называли старого кайзера болваном. И когда в лагерь пришла новость о его кончине, все на радостях напились и говорили: «Сдох старик». Мне было неприятно это слышать, ведь нам с детства прививали почтение к этому пожилому господину, о его здравии молились в школах и церквях, а его портрет висел в каждом доме как символ порядка и стабильности на земле. Но теперь и во мне происходили стремительные перемены. Говорили, что кайзером станет Карл, молодой внучатый племянник убитого эрцгерцога Фердинанда, тот самый Карл, который в бытность свою лейтенантом жил в коломыйском гарнизоне и был завсегдатаем всех без исключения борделей! Тогда в округе все только и говорили о том, что отпрыск императорской семьи таскается по шлюхам. Тут военнопленному было о чем задуматься. Одно дело геройски погибнуть за пожилого, убеленного сединами помазанника Божия, совсем другое — умереть за какого-то юнца, который, как обычный солдат, ходит в бордель к шлюхам. Такой и помазанником-то не может быть! «И за него нам умирать? — вопрошал Слезак, который вообще-то был вполне благонамеренным крестьянином, — как же так? Мы что, свою жизнь на помойке нашли?» Так сомнение закралось в души даже самых верных подданных.
Со временем мы тоже отоспались и отъелись, и на повестке дня появились новые проблемы: во-первых, скука, во-вторых, половые потребности, а в-третьих — тоска по дому. Кто-то пошел работать. Так им хоть ненадолго удавалось выйти из лагеря на гражданку, посмотреть на лагерные стены с другой стороны и набраться самых невероятных сплетен. Кто-то вырезал из мягкой древесины фигурки и портсигары или мастерил детские игрушки. Итальянцы приносили им материал и покупали готовые изделия. Кто-то умудрился открыть кофейню. Для этого нужно было наладить контакт с кем-нибудь из итальянцев, чтобы он регулярно приносил кофе и сахар. Рано утром хозяин такого «кафе» готовил хороший кофе, а не то пойло, что выдавали в столовой, и приносил его прямо к кровати за два сантима, и то же самое делал вечером. В лагере появлялись группы тех, кто, сдружившись между собой, перетирал косточки остальным. Люди врали друг другу, сочиняли, рассказывали небылицы. Покуда они были увлекательными, их слушали. Но стоило рассказчику переусердствовать в своих выдумках, как слушатели начинали считать пуговицы у себя на куртке, снимать пылинки с одежды, чесать за ухом. Наконец рассказчик замечал, что его уже не воспринимают всерьез, и тогда или спешил улизнуть, или смеялся вместе с остальными. Люди быстро теряли интерес друг к другу. Очень скоро ты знал своего собеседника как облупленного, и вы начинали раздражать друг друга, а рассказать вам уже было нечего. Даже лучшие друзья ссорились по малейшему поводу.