Приехав в Берлин, я решил не писать домой до тех пор, пока не буду знать, что я на верном пути. И когда я почувствовал, что это так, я сел писать письмо отцу. Я написал, что чувствую себя перед ним виноватым, так как долго не давал о себе знать. И признался в том, что решил посвятить себя мечте, о которой до сих пор не мог говорить; теперь же, когда мне стал известен путь к цели, я хочу сказать ему, что собираюсь стать актером. В ответ от отца пришло такое письмо: «Сын мой, ты пишешь, что чувствуешь вину передо мной; и в этом ты прав, сын мой, но я молюсь за тебя и держу пост каждый понедельник и четверг и уверен, что Господь не сочтет это грехом, потому что ведь обидел ты меня не из озорства, а потому, что, как ты сам пишешь, мой дорогой сын, ты выбираешь новую профессию, новый путь. Мне твоя новая профессия неизвестна, и среди нашей родни и знакомых нет никого, кто ею занимался бы. Поэтому я понимаю, что это новый для тебя путь. А поскольку я знаю, как тяжело идти нетореной дорогой, я желаю тебе сил и мужества. Сам я болею и очень хотел бы тебя увидеть. Но если мне не суждено с тобой свидеться, то знай, что мои надежды и мечты всегда с тобой, на этом или на том свете. Пусть мое благословение греет твое сердце во веки веков. Твой отец».
Некоторое время спустя старший брат написал мне, что наш любимый отец умер. Меня потрясла эта новость. Я пошел в синагогу, чтобы прочитать поминальную молитву. Мои новые друзья мне сочувствовали, но один отпустил кощунственное замечание, чем глубоко задел меня. Я попросил не впутывать в наши дела Господа Бога, после чего разгорелась серьезная, жаркая дискуссия. Было решено отныне каждое воскресенье ходить в Неконфессиональную церковь. Там Вильгельм Бёльше и доктор Бруно Вилле с длинной ухоженной бородой, а также другие докладчики читали лекции «О человеке в природе» и «О Боге в человеке». Для меня эти выступления были чем-то совершенно новым и очень интересным: они питали мою жаждущую душу. По вечерам мы ходили в Свободную высшую школу, где слушали познавательные лекции о мировой литературе, драматургии, театре и искусстве. Не успел я оглянуться, как оказался в группе анархистов. Называлась наша группа «Друг рабочих» — так же как газета, выходившая в Лондоне на еврейском языке, хотя ее редактор Рудольф Роккер, уроженец Рейнской области, не был евреем. Благодаря этому кружку я познакомился с сочинениями Кропоткина, Бакунина, Иоганна Моста и Ницше. Позднее я даже прочитал «Единственный и его собственность» Макса Штирнера. В кружке нас было где-то четырнадцать или шестнадцать человек, а нашего учителя и предводителя звали Мориц Риблер. Он знал ответы на самые сложные вопросы, умело направлял дискуссию, объяснял и анализировал запутанные проблемы — и улыбался, когда серьезный разговор грозил свернуть не в то русло. Он брал этот разговор за руку, как старший брат берет за руку младшего брата, и возвращал его в прежнюю, предусмотренную им колею. И при этом он был простым рабочим на сигаретной фабрике «Маноли» в Панкове. Я безмерно уважал его и любил, потому что очень многому от него научился. Много лет спустя этот анархист-космополит открыл в себе душу своего народа и стал сионистом.