Все Лютиков понимал, даже кивал согласно. Только вот не терпела его душа, когда ее в общую обойму загоняют. Лютиков и сам ее не понимал, упрямство было какое-то странное, — то ли смерть его действительно изменила, то ли вся эта мышиная возня там, где должно быть сплошное парение духа, его раздражала.
Мелко это все было для райских высот!
А уж когда Муза пропала…
Не было ее дня три, и Лютиков себе места не находил. А обратиться не к кому было. Собратья литераторы поржут понимающе, еще и подмигивать начнут — знаем причину твоего волнения, не дураки. К херувимам вообще смысла не было обращаться. Это все равно, что сторожевую собаку спросить: кто границу в ночи переходил, что за тать, а она лапами раскинет и заморгает, словно говоря, да откуда я знаю, хозяин. А обращаться выше было себе дороже. Вот Лютиков и ждал, что муза Нинель все-таки объявится. Он даже по-детски загадал про себя: если муза появится в ближайшие дни, то вступать ему, Лютикову, в спиринский Союз поэтов. А не объявится… Про это Владимир Алексеевич даже думать не хотел. Не было в его душе загробного спокойствия без музы Нинель.
Прошла неделя.
Муза так и не объявилась. И где ее искать, Лютиков даже не представлял.
Ну не знал он, где райские педагогические учреждения имеются, чтобы слетать и узнать, что с его вдохновительницей произошло!
Поэтому Лютиков сидел и думал о музе. Естественно, что ему не писалось.
Наконец, он понял, что следует что-то предпринять.
В Раю ему надеяться было не на кого, и Лютиков вспомнил о бесе Кердьегоре. Вроде сочувствовал он и помощь от души предлагал. Только вот где его искать было? Не пойдешь же у ворот Инферно спрашивать про беса? Да и не поймет никто. Виданное ли дело, чтобы райский житель беса искал? Какие у них могут быть общие интересы?
Но время Лютикова постегивало. Дни шли, а муза Нинель не объявлялась. Уже и Эдуард Зарницкий, он же Кроликов, с плохо скрываемым торжеством интересовался у Лютикова, как ему пишется. «Что-то давно ничего вашего новенького не читал, — говорил Зарницкий. — А у меня, дорогой, вдохновение поперло. Муза моя и та удивляется. Второе дыхание, говорит, у вас, Эдуард, открылось. Кстати, что-то я в последнее время вашей музочки не видел. Как она там?»
Знать бы!
И Лютиков решился.
Нет, братцы, вы как хотите, а для поступка Владимира Алексеевича мужество необходимо. Пусть даже это мужество было вызвано тоской и отчаянием. Много вы видели людей, чтобы по своей воле из Рая в Инферно отправлялись. Тайком отправлялись, вроде как границу переходили. Ведь неизвестно еще — вернешься обратно или как нарушителя там и оставят.