Умирать, однако, не хотелось.
Борясь с холодом, Скрябин сделал несколько гимнастических упражнений и зашагал по дороге — пусть неспешно, но все лучше, чем на одном месте сидеть.
Сначала сзади показался прерывистый свет, потом послышался звук мотора, потом кто-то посигналил, сгоняя путника с дороги, и, наконец, хлопнула открытая дверца кабины.
— Куда намылился, Сан Саныч? — сказали сзади, и Скрябин позволил себе обернуться.
У темнеющей в сумерках машины виднелся человеческий силуэт.
— Денис, ты? — спросил Скрябин, вглядываясь в водителя.
— Я, я, — совсем по-немецки отозвался водитель. — Кто же еще? Вы драпать стали, а мне пришлось полдня машину книгами грузить. Упрел, пока все погрузил.
— И куда ты теперь? — спросил Скрябин, уже угадывая ответ.
— Куда же еще, в город, конечно, — сказал Завгородний.
— Подбросишь маленько?
— А ты, Сан Саныч, куда собрался?
— В город, — вздохнул Скрябин.
В кабине пахло махрой и бензином. Мотор гудел ровно и не очень сильно. Клонило в сон.
— Я бы на твоем месте в город не очень рвался, — сказал Завгородний.
— Это почему? — лениво спросил Скрябин.
— А потому, — Завгородний хмыкнул. — В военные преступники тебя, Сан Саныч, записали. Меня в Еглани из губернского комитета мужик допрашивал. Ориентировку на тебя показывал. Тебя же к руководству Егланской повстанческой армии причислили. И геноцид в отношении населения соседних районов паяют. Будто ты в селе Голодовка Пироговского района местного жителя вместе с имуществом в хате живьем сжег.
— Ты же знаешь, то брехня это! — с жаром вскричал Скрябин.
— Я-то знаю, — согласился Завгородний. — А они? Еще говорят, что ты специально из Царицына сбежал, чтобы в сельской глуши производство оружия массового поражения наладить, — безжалостно продолжал водитель.
— Ну врут же, врут! — застонал Скрябин. — Я же за солью, сам знаешь!
— С твоих, Сан Саныч, слов, — осторожно заметил Завгородний.
— И оружие не я, — горячо оправдывался Скрябин. Сна ни в одном глазу не осталось. Какой уж тут сон! — Нашли химика! Отравой Ойкуменов с местными занимался, они, суки, всю окраину потравили!
— А еще говорят, что раньше ты в наемниках был. Вроде помогал мусульманам Бухарскую республику организовывать. Над мирным населением садистски издевался. Что молчишь, Сан Саныч? Был грех?
Грех был.
Только не думал тогда Скрябин, что его в наемники запишут. Он ведь не сам по себе воевать пошел, военкомат его в войска СВГ направил. А вышло так, то служить ему пришлось в Средней Азии. В то время там много россиян служило — кто границу охранял от внешних врагов, кто боролся с внутренними врагами восточных сатрапий, а Скрябину в составе ограниченного контингента миротворческих сил пришлось Бухарскую республику устанавливать. Тамошние вожди демократию не жаловали, поэтому к ограниченному контингенту относились со страхом и ненавистью. Пленным уши отрезали, сухим рисом кормили, а потом воду давали. Не знаете зачем? Так это просто — человек есть хочет, он с голодухи и сухой рис пригоршнями глотать станет. А потом ему воду дают. Рис воду впитывает, разбухает, ну, а дальше вам самим все понятно должно быть. С разорванными кишками не живут. Особенно зверствовал Кудлай-хан, из рода бывших вторых секретарей партии «Наш дом — Азия». Понятное дело, человек за положение в обществе держался: он ведь мак в горах растил, имел во владениях огромные хлопковые поля, конюшню с арабскими скакунами, гараж с иномарками и гарем на пятьдесят жен и столько же наложниц. Кто с этим добровольно расстанется? Кудлай-хан особой жестокостью отличался, он каждому русскому из ограниченного контингента живот вспарывал и к сердцу книгу «Сказки» Александра Сергеевича Пушкина вкладывал. Ташкентского издательства «Еш гвардия» за одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год. Загородный дом у Кудлай-хана был в горах, они взяли его после двухдневного штурма. Сам Кудлай-хан был убит, и некому стало отдавать приказ о ликвидации гарема, в полном составе он попал в руки ограниченного контингента, со всеми женами и наложницами. Представитель новообразованной Бухарской республики так и сказал — три дня, в соответствии с древними воинскими традициями. М-да, что и говорить, почти все тогда надписи на гареме оставили.