Живут там, оказывается, холодно, дикости много. Старая история. И скоро об этой старой истории надоест читать. Да и уже надоело. И думается мне: потянутся русские люди на юг, к морю и солнцу. Потянутся — это, впрочем, ошибка. Тянутся уже много столетий. В неистребимом стремлении к степям, даже, м[ожет] б[ыть], „к кресту на Святой Софии“ таятся важнейшие пути для России. Чувствуют — надо освежить кровь. Становится душно. Литературный Мессия, которого ждут столь долго и столь бесплодно, придет оттуда — из солнечных степей, обтекаемых морем».
Вот так, обласкавший Бабеля Горький — это не совсем настоящее, он, хоть временами великолепный и могучий, но лишь предтеча.
Мысль понятна, хотя не исключено, что и здесь пробивается голос Жаботинского:
«одно несомненно: г. Юшкевич сильнее своих предшественников и ныне здравствующих соратников».
Курсив принадлежит Жаботинскому, так что намек понятен: «Идущий за мною сильнее меня!».
И этот, идущий на смену, Мессия придет из Одессы. Точнее, уже пришел.
И знамя его — Мопассан!
В 1916-м — в первом «листке» — Бабель пересказывает его рассказ «Признание», через 10 лет он публикует «Признание» в собственном переводе>{21}, а в 1932-м выходит рассказ «Гюи де Мопассан», где изложена история о том, как в 1916 году Бабель «Признание» переводил. И о том, как вдохновленный этим рассказом, он поцеловал свою работодательницу Раису Бендерскую, был ею поставлен на место и за смелость вознагражден.
Событие это отнесено к зиме 1916 года. Если бы речь шла о зиме 1915–16 годов, уместнее было сказать: «в начале 1916- го», так что, скорее всего, время действия — декабрь 16-го. Тот самый декабрь, когда был напечатан «листок» «Одесса».
Итак, в декабре Бабель окончательно уяснил, каким путем пойдет. Даже еще раньше:
«учителем французского языка был там <в коммерческом училище им. Николая І> m-r Вадон. Он был бретонец и обладал литературным дарованием, как все французы. Он обучил меня своему языку, я затвердил с ним французских классиков, сошелся близко с французской колонией в Одессе и с пятнадцати лет начал писать разсказы на французском языке. Я писал их два года, но потом бросил; пейзаж и всякие авторские размышления выходили у меня безцветно , только диалог удавался мне. Потом после окончания училища я очутился в Киеве».
Это из автобиографии, написанной в 1924 г. и опубликованной в 1926-м>{22}.
Отчего ж тогда, очутившись в Киеве в 1911-м, он через два года печатает рассказ «Старый Шлойме», принадлежащий одной только литературной отрасли — русско-еврейской.