Поставим знак равенства между интуитивной догадкой художника и поэтическим вымыслом, — по существу это одно и то же. «Над вымыслом слезами обольюсь». Это признание важно той своей стороной, что оно показывает степень веры художника в свой «вымысел», а вовсе не тем, что рекомендует его чувствительность. Переведем для ясности стихи на прозу: человек, плачущий над собственными выдумками, — картина почти комическая, если отвлечься от того, что этот человек художник и этот художник Пушкин и его «вымыслы» превосходят всем известную «правду».
Итак, вымысел художника оказался тождественным скрытой исторической правде, и он обнаружил ее раньше, чем тщательное следствие историка-исследователя. Вот урок большого искусства исторической науке, урок, показывающий, что если средства искусства и науки различны, то цель одна — правда.
И вот такой редкий знаток и внимательный, влюбленный читатель, как Тынянов, этот бесспорный «читатель № 1», все же не поверил Пушкину до конца, вслед за Катениным, тоже неплохим и неравнодушным читателем. Не стоит чересчур строго за это осуждать талантливого автора «Кюхли», «Смерти Вазир-Мухтара» и «Пушкина», осторожность больше приличествует историку, чем безоглядная доверчивость. (Говорят, Павлов, изумляясь разуму своих подопытных обезьян, иногда с сомнением восклицал: «Кажется, на этот раз они меня разыгрывают…») Это тем более простительно, что, став историком-художником, сам Тынянов пошел этим же путем, то есть путем смелого вымысла, не подтвержденного документами. Его гипотеза о том, что Е. А. Карамзина была предметом «утаенной» и прошедшей сквозь всю жизнь любви Пушкина, есть то, что я выше назвал «догадкой» (ведь вновь найденных и раньше неизвестных документов на этот счет не имеется). Я думаю, что это явление того же ряда, что и открытое Пушкиным злодейство Сальери, то есть вымысел, который больше, чем вымысел.
Таким открытиям-догадкам, таким «вымыслам» предшествует глубокое изучение предмета и его проницательное обдумывание. С неба они не падают и на земле не валяются. Проникновение в предмет, труд, изучение, вдохновение и бессонница. Не всякий может стать Пушкиным или хотя бы Тыняновым, но каждый художник, работающий в исторических жанрах, может и должен руководствоваться их опытом. Большие и принципиальные удачи могут встретиться только на этом пути. Конечно, полезны — и пусть их будет больше — и добросовестные популярные, беллетризованные книги. Они помогают приохотить к историческому чтению большие массы читателей, и не следует их высокомерно третировать. Но надо сказать прямо, дипломатическая критическая обезличка тут вредна, — романы Тынянова и «Петр Первый» Алексея Толстого так же далеко отстоят от них, как «Война и мир» от «Сожженной Москвы» Данилевского, «Капитанская дочка» от «Пугачевцев» графа Салиаса и «Боги жаждут» А. Франса от «Шевалье де Мэзон Руж» Александра Дюма.