Дед Алеша переворачивал тела, тряс, взвешивал железяки, примеряя по руке.
На местных нашлось много железа, какие-то висюльки, эполеты… Кто-то лежал без движения, кто-то стоял столбом. Те, кому повезло более других – сидели, обхватив голову, но тоже не двигались, похожие на гипсовые фигурки. Или анатомический театр.
– Офицерье… – раздалось у меня за спиной. – И тут они…
Вместо того чтоб как я стоять с открытым ртом, прадед уже подобрал с земли меч, покрутил его, отбросил, подобрал следующий.
Глядя на предка, и я сообразил, что мне тоже стоит помародерствовать. Даже если это и сказочный мир, то вряд ли тут встречаются молочные реки с кисельными берегами. Только вот оружие как оружие меня сейчас не очень интересовало. Только как воплощение финансового благополучия и подобрав кинжал, который мне понравился еще и тем, что кроме функции столового прибора он выполнял еще и функцию Госбанка – камешков там на рукояти хватало и немаленьких камешков – я принялся срезать кошельки.
Наконец и родственник нашел себе оружие по руке. Помахивая чем-то похожим на шашку он попробовал её остроту на кустах, разочарованно хмыкнул.
– Не следят тут за оружием. Перетачивать надо.
Потом вздохнул еще горше.
– Ни винтовок тебе, ни револьверов. Дичь какая-то…
Я срезал уже третий мешочек, когда за спиной послышалось:
– А вот я тебя…
Удар и звук упавшего тела. Обернувшись, я увидел ожидаемую картину: дед, а у его ног кто-то особенно блестящий. В смысле одежды – персонаж оказался задрапированным во что-то яркое, веселое… Сразу видно – либо сбежавший из цирка клоун, либо такая особь, что не боится привлечь к себе внимание, понимающая, что некому тут оспорить его право считать себя самым крутым и сильным. Эдакая яркая сволочь – оса, паук, рыба фугу…
Я уж совсем собрался выдать вариант анекдота про шашку и голую пятку, но прадед перебил, явно довольный.
– Ну вот. Все по товарищу Марксу. Раз есть угнетатели – то есть и угнетенные. Весь прибавочный продукт на роскошь тратят.
Он кивнул в сторону, где кучкой лежали люди никак не похожие на блестящих легионеров, тех, кого прадед окрестил «офицерами».
– А раз есть и те и другие, то есть и перспективы революции.
– Бунта, – поправил я его. Уж больно неказисто выглядели те, другие. Да и лица, конечно… Революция – это когда есть рабочий класс. А это непонятно кто. Какой-то деклассированный элемент, а не сознательный пролетариат.
Этой фразой я точно заслужил уважение деда. Пока оно не исчезло, спросил, кивнув на того, кого он держал в руках.
– Этот-то откуда взялся?
Он пожал плечами.