– Человек?
– Да, – папа начинает волноваться. – Но формы на нем не было. Ты понимаешь, о чем я?
– Детектив?
– Да! – Он хлопает ладонью по столу. – Детектив приходил вчера и хотел со мной поговорить.
– Он задавал вопросы?
– Что ты, родная! – папа выразительно смотрит на меня, будто я и сама должна это знать.
– Ты понял, о чем они хотят поговорить?
Папа приподнимает плечи и разводит руками.
– Наверно, о Дэнни, – подсказываю я. – И о теле, которое нашли на острове.
– Помнишь, какой домик на дереве я вам построил? – расплывается в улыбке папа. – Я почему-то начал часто о нем вспоминать.
– Помню, – грустно улыбаюсь я.
– Целую неделю его сколачивал, и вы с Дэнни просто сгорали от нетерпения в ожидании, когда все будет готово. Я укрепил его на дубе. Надеюсь, домик все еще там.
– Думаю, да, – соглашаюсь я с упавшим сердцем.
– Тебе нравилось подолгу сидеть в нем, а Дэнни проводил там больше времени, чем на земле. Он всегда был там, – говорит папа, но его взгляд мутнеет. – Ваша мама считала, что мальчика надо оставить в покое, а я возражал.
– Вот как? – оживляюсь я, заинтригованная этой разницей во мнениях, которую, насколько я помню, никогда не замечала.
– Ваша мама слишком опекала их обоих, – бормочет папа еще тише, – особенно Бонни.
– Неужели, папа?
Отец вскидывает глаза, словно спохватившись, что говорит вслух.
– Мария всегда была прекрасной матерью, – заявляет он. – Она обожала вас всех троих. Вы не должны это забывать.
Я улыбаюсь и опускаю глаза.
– Мне кажется, полиция хотела поговорить с тобой о Дэнни.
Папа рассматривает свои худые пальцы, обтянутые сухой кожей, и кисти рук, покрытые старческими пятнами.
– Тебе что-нибудь известно? – Я тянусь к его рукам, которые снова дрожат – кончики пальцев выбивают еле слышную дробь на столе. – О том, что произошло с Айоной?
Его глаза начинают наполняться влагой, и я мягко сжимаю папину руку.
– Ее нашли на острове, – произносит он.
– Да, но знаешь ли ты еще что-нибудь? – настаиваю я. – Как ты думаешь, Дэнни имеет к этому какое-то отношение?
Отец поднимает на меня глаза. Тонкие губы разжимаются, и он издает тихий стон:
– О-о-о… Боже мой, Стелла, я не знаю. Все может быть. Я думаю, наверно, он это сделал.
Сердце срывается в бешеный галоп. Я отдергиваю руку. Теперь, когда отец сказал это, я вдруг понимаю, что это далеко от того, чего я от него ожидала.
Папа хмурится, отчего лоб покрывается глубокими морщинами, и начинает водить пальцами по столу, будто пытается что-то сказать, но не в силах подобрать слова. Наконец он произносит совсем невпопад:
– Я так любил мой паром… Мне так нравилось управлять своей лодкой.