Я сразу сказал, что подозреваю, нет, что абсолютно уверен в том, что убийца – Зеботтендорф, и попытался выстроить все события прошедшего дня по порядку. Но Никеев сразу перебил меня:
– Зеботтендорф – ваш приятель?
– Я так полагал до вчерашнего дня.
– И что, он обсуждал с вами свое желание убить господина Христева?
– Как он мог обсуждать это желание, если и он, и я только вчера встретились с доктором Христевым. И это, как вы говорите, желание, могло у него возникнуть только после встречи с доктором, а тогда он, Зеботтендорф, сразу ушел и ничего обсуждать со мной не мог.
Хотя я в самом начале сказал, что мой брат, придя ко мне вместе с Христо Христевым, представил нас, и это была наша первая и, увы, последняя с ним встреча, Никеев пару раз, опять же перебивая, спрашивал, как давно мы были знакомы с доктором, что он мне говорил про Зеботтендорфа и прочее.
– Господин Христев говорил вам, что опасается за свою жизнь? Что боится вашего приятеля? Может быть, тот угрожал ему? Он говорил вам об этом?
Эти пустые, запутывающие скачки в нашей беседе не прекращались, но я все же вел свой рассказ дальше. И когда я пересказал то, что мне поведал несчастный доктор и что Зеботтендорф – это на самом деле бывший турецкий юзбаши и, возможно, германский шпион Рудольф Глауэр, Никеев стушевался, скис и, извинившись, вышел из кабинета. А писарь все скрипел и скрипел своим пером, не поднимая головы, словно не замечая моего присутствия. Минут через пятнадцать-двадцать Никеев вернулся, и с ним был еще один человек в штатском, но, видать, не простой, лет пятидесяти с лишком, холеное лицо, темные бакенбарды, глаза, прямо вгрызающиеся какие-то глаза. Представиться он не счел нужным. Присел бочком на край стола, за которым сидел Никеев, и, так сверху вниз глядя, начал расспрашивать опять с самого начала, когда я познакомился с Зеботтендорфом, как часто мы виделись, что он мне говорил, чем интересовался, бывал ли у меня и приглашал ли к себе. Про свои визиты к нему на Измайловский, а и было-то их всего раз, два и обчелся, я рассказал без утайки, и про то, что познакомил нас капитан Лиферов, и что представил он немца как своего друга тоже, а вот про историю с чертежами Вениамина – молчок, еще не хватало его впутать в эту грязное дело. Выслушав все, этот полицейский в штатском в приказном тоне велел Никееву записать все адреса: мой, Лиферова, Зеботтендорфа – и первым делом отправить кого-нибудь на Измайловский. Потом, едва кивнув мне на прощание, он вышел.
Вот так прошел мой визит в сыскную. Оттуда я вернулся к брату, но Елена сказала, что он все еще спит и проспит почти сутки, так пообещал доктор.