– Это, Варвара Ивановна, мой импресарио, Евсей Дорофеевич Козлов.
– Ну что ж, – ответила баронесса, а это была именно она, хозяйка дома, устроительница нынешнего концерта, – может быть, вам удобнее пройти в зал к гостям?
– Нет, нет, благодарю вас, я бы предпочел остаться здесь с… (я, конечно, имел в виду остаться с ней, с Жозефиной, но почему-то смутился сказать это)… с господами артистами.
– Как будет угодно… – баронесса отошла к другим, здороваясь, явно зная всех приглашенных лично, спрашивая о том о сем, улыбаясь, раздавая программки, чтобы понятно было, кому за кем выступать.
На обложке программки была нарисована лира и стояла надпись: «Благотворительный концерт в пользу Общины сестер милосердия Российского общества Красного Креста имени генерал-адъютанта М. П. фон Кауфмана». Я открыл эту маленькую сложенную пополам афишку, в орнаменте из условных неопознаваемых цветочков шли друг за другом имена артистов, под номером «8» значилось: «Жозефина Карабас. Патриотические французские песни: «Le Chant du Départ», «Le Chant des Partisans», «La Marseillaise»[5].
– Вы будете петь по-французски?
– Конечно, – она рассмеялась, – я же француженка. Вы не знали?
– И ваш брат, он тоже француз? – я был весьма удивлен, нет, я просто не поверил, решил, это шутка.
– Это не простая история. Хотите, расскажу?
Конечно, я все хотел знать про нее.
– Мы с Жано близнецы.
Вот так-так. Мне казалось, Карбасов старше своей сестры. Близнецы… И тут я вспомнил, вот девушка снимает свой авиаторский шлем, обнимает Карбасова за шею, тормошит. Вот он, пытаясь отстраниться, представляет ей меня. Она оборачивается, и я вижу оба их лица рядом, почти на одном уровне. Да, это две версии одного лица, одна версия бледнее красками, жестче, и в то же время как-то теплее, бачки скругляют, делают это лицо чуть шире, вторая версия более яркая, тонкая, изменчивая, как бегучая холодная вода. Мужская версия и женская, ян и инь.
– Прадед наш, Жозеф Анри Дезире де Карабас, пришел в Россию с Бонапартом, он был трубачом, молоденьким совсем. А обратно домой не вернулся, попал в плен, а потом осел в Твери, был учителем танцев.
Тут Жозефина отвлеклась, в залу вошел новый человек, и она сразу, бросив мне: «Это один из наших, я сейчас», – устремилась к нему. Это был совсем молодой еще человек, лет двадцати с небольшим, наверное. Волосы гладко зачесаны, безукоризненный косой пробор, весь такой аккуратный, вычищенный, в светлой тройке и бабочке небесно-голубого цвета, такой старательный канцелярист с виду. Жозефина схватила его за руки, стала поворачивать, смеясь, то туда, то сюда. Они о чем-то негромко переговорили, потом он отошел к окну, к стоящим там дамам, а Жозефина вернулась ко мне: