– Во многом знании – много печали. Читайте с легким сердцем, – напутствовал меня настоятель, мимоходом процитировав Екклесиаста.
Книгу я взял, отказать было бы совсем невежливо. Но читать не собираюсь. И думаю, что дадена она мне лишь затем, чтобы был у меня повод еще раз прийти в буддийский храм. Господин Лобсан – ловец человеков.
* * *
Вычитал в Петроградском листке: над Лондоном сбит немецкий дирижабль. Бомбил английскую столицу. Хорошо, что до нас они не долетают. Даже представить трудно тот ужас, что испытывают при этом мирные обыватели. Идешь по своим делам или едешь трамваем, и вдруг на голову тебе начинают сыпаться бомбы. И вокруг раскручивается дикая пляска смерти.
* * *
Птушка прислала письмо. Милое, полное легкой, щебечущей радости. Тетушка Ди-Ди раздумала умирать. Возможно, весна, пробуждение природы, буйство жизненных сил подействовали, а может быть, Жозефина, принесшая в ее дом свет, смех и бесконечные песни, песни, песни… Более того, она решила оставить свое деревенское житье и вернуться в столицу вместе с племянницей. Так что теперь надо привести в порядок дела имения, собраться, а это все не быстро делается: сундуки, перины и тюфяки, столовые приборы, скатерти и занавеси, обновление гардероба. Списаться со знакомыми в Петрограде, чтобы подыскали приличную квартиру, а заодно наняли кухарку. Или нет, лучше поручить это племяннику, пусть Жано побеспокоится о своей тетке. Надо нанести последние визиты многочисленным соседям, оставить им кое-какие поручения и, в свою очередь, принять от них просьбы и послания в столицу. Так что раньше июня месяца приехать вряд ли удастся. Что мне остается? Буду ждать.
* * *
На Конногвардейском бульваре открылся вербный торг. Множество палаток, лошади, толпы зевак, покупателей, крики зазывал, какофония красок, запахов, звуков. Забрал племянников и повел их покупать вербу, игрушки и все, что их детским душам будет угодно. Хочется праздника. Хочется света и тепла не только с неба, а чтобы нутро, выхоложенное бесконечным тревожным ожиданием, согреть. Ефимке сразу свистулька приглянулась, большая глиняная птица, яркая, разноцветная. Несу его на руках, а он знай в нее дует, свистит на всю Ивановскую. Дорофею – американского жителя в кайзеровской каске.
Я эти игрушки сам любил в детстве, мы с братом могли часами забавляться: сверху на резиновую пленочку давишь, а чертик стеклянный, пузатенький, ножки маленькие, кривенькие, глазки-бусинки, сам – вверх-вниз в пробирочке, и крутится, крутится в воде. Живой. И становилось от этого щекотно в горле, пузырилась радость, выплескивалась смехом. И все казалось нежным, весенним, новым. И кусок голубого неба между крыш, и ветерок с запахом булок и куличей, и пушистые комочки на ветках вербы. Мы называли их зайчиками.