Я слушал ее и думал: ведь она сломалась. Сломалась, как стебель цветка в небрежной руке. И выглядела она увядшей: морщинки в уголках глаз, чего не было ранее, волосы ее теперь уже не те персиковые роскошные локоны, а соломенные поблекшие пряди, тусклый голос, изломанные линии похудевших рук. Ее, конечно, нужно лечить. Но не лекарствами. Ее нужно вернуть в ту атмосферу легкого веселья, музыки и солнца, в которой только и могут жить певчие птицы.
Я спросил, слышала ли она что-либо о «Привале комедиантов». Оказывается, нет. Возможно, он открылся во время ее отсутствия в городе.
– Собирайся, Птушка. Я отвезу тебя в одно место. Уверен, тебе понравится.
И мы поехали. На извозчике. Спросил, что с ее авто. Говорит, оставила его, когда уезжала, у Жано, да так и не собралась забрать. Куда на нем ездить? Она целыми днями сидит дома. Двигаться не охота. Апатия.
Прибыли мы к дому у Марсова поля как раз, когда двери «Приюта комедиантов» распахнулись, стала собираться публика. Птушка, увидев своих знакомцев, сразу повеселела. Представляла меня то одному, то другому, аттестуя своим самым близким другом. Мы уселись за столиком в уголке зала. Представление началось. Хорош или плох был «Шарф Коломбины», я судить не берусь. Возможно музыкальная пантомима – очень прогрессивный жанр, последнее слово в искусстве, мне, честно говоря, все равно.
Главное, Жозефина от него расцвела, глаза, волшебные глаза ее снова сияли. Мы просидели с ней в этом шалмане долго, слушали чьи-то стихи, иногда не плохие, иной раз чересчур манерные, с подвыванием, видимо, символизирующим страсть. Или, наоборот, монотонно зудящие, въедающиеся через уши прямо в душу, липкие, неотвязные ритмы. Жозефина и сама спела пару французских песенок.
Значит, выздоровела.
Значит, я ей больше не нужен.
Подвез ее до дома уже далеко за полночь. Поцеловал в щеку. Попрощался. Теперь уже, кажется, навсегда.
* * *
Дороговизна страшная. Фунт коровьего масла – рубль восемьдесят. У каждой лавки длинные хвосты, и с каждым днем они все длиннее. Ввели карточки на продукты. Самого меня это не касается. Казалось бы. Да, я не стою в очередях и карточки не отовариваю, и три фунта сахару в месяц – не моя участь. Но это не утешает.
В городе полно беженцев, работу найти они могут с трудом, живут на пособие. Воруют. Грабят. Вечером по темноте и ходить боязно, если чуть удалиться от центра, в Коломну или на Пески. Это бесит местных, многие требуют выселить беженцев прочь из города. Всеобщее взаимное раздражение уже, кажется, достигло точки кипения. Большая часть населения столицы живет все беднее и беднее. И не думаю, что в провинции дела обстоят лучше. Страна нищает с каждым днем.