Кроме того, и дома он теперь не сидит, как по первости, неподвижным кулем. Он руководит. Вникает во все хозяйственные мелочи, какие продукты закупать и где, заготовить побольше дров к зиме, потом они будут еще дороже, и прочее, и прочее. Занимается с детьми, хотя времени на это у него остается не много. В общем, наверстывает упущенное, то, чего был лишен, находясь на войне. И домашние с энтузиазмом вращаются вокруг него.
Планетарная система. Замкнутая. Я в нее не вписываюсь. Хожу я к ним все реже. Нет, они мне все рады, и все любят меня. Но в моем присутствии там нет необходимости.
* * *
Первый снег выпал, прибрал в городе, укрыл грязь, голую черную землю, облепил тонкие ветви деревьев на Конногвардейском и возле дацана.
Ходил туда. Первый день Лхабаб Дуйсэн. На сам хурал я не пошел. Слушать Ганжур[18] на тибетском языке – бессмысленное дело. Явился, как всегда, под конец службы в расчете на уже привычную беседу с дражайшим ширээтэ-ламой. Народу в храме почти не было, от силы человек пять. Все какие-то буряты, совсем бедняки, замотанные в пестрые тряпки. Благородной публики не видать. Около полугода прошло с того дня, как пришел я на Дуйнхор-хурал. Тогда это был настоящий праздник, светлый и радостный.
Я помню, как пело мое сердце: «Ом-ма-ни-па-дмэхум». А теперь совсем не то. В полупустой зале лишь три ламы читают священные тексты, им внимает пяток прихожан. В зале полутемно, электричество отключено, горят фонарики. В их несмелом свете едва вырисовываются багровеющие колонны, они пропадают в темной высоте, растворяются. Блики бродят по лицу Будды, и улыбка его уже не такая отрешенная, как обычно. Она нечеткая, извиняющаяся, робкая.
Пил чай, слушал сетования господина Агвана, мне стало даже как-то жалко его. Великий праздник, а никого нет в храме. Хувараки разбежались, кто-то домой, а кто-то даже устроился на «Новый Лесснер», на заводе нынче уютней, чем в монастыре. Может, эти бывшие монахи даже участвовали в октябрьских стачках.
– Ну, хотите, я стану вашим хувараком? – не вполне всерьез спросил я Агвана Лобсана.
– Важно не то, что хочу я. Важно то, что вы сами хотите, Евсей Дорофеевич. Если знаешь, куда идешь, идешь смело. И зря вы шутите. Зачем вам становиться хувараком. Если бы вы приняли Учение, могли бы стать ламой. Могли бы, к примеру, учить детей в чойре[19] русскому языку. В Бурятии очень не хватает учителей. А русский будущим ламам просто необходим.
Я только руками сплеснул: какой из меня учитель. Да и как бы я стал преподавать бурятам, не зная бурятского языка. Выучил бы? Легко ему говорить. Я – человек бесталанный.