– Да что вы меня будто уговариваете? – вскинулся обер-полицмейстер. – Кто дал вам право подозревать меня в трусости? Да будет вам известно, граф, что Кокошкин сроду службой не манкировал и долг перед государем знает не хуже вас!
– Господа! – примирительно начал фон Лирних. – Господа, перестаньте вы это. Всем нам сейчас тяжело одинаково. Так не хватало ещё обвинять и подозревать друг друга, не лучше ли сосредоточиться на деле.
– Барон прав, – поддержал полицмейстера Бенкендорф. И обратился непосредственно к фон Лирниху: – Вы, Антон Матвеевич, в приёмную государя не поедете, но вам доверена задача не меньшей важности. Потрудитесь, чтобы не один слушок, ни одна важная информация не покинула пределы полицейского участка.
– Слухи об убийствах, к сожалению, уже дошли до газетчиков, – заметил полицмейстер.
– Не в этом дело, – махнул рукой Александр Христофорович, – пусть себе пишут что хотят. О беспомощности полиции, о неспособности найти убийцу. Всё что угодно – но ничего, что бы касалось реальных фактов.
– Я понял вас. Сегодня же ещё раз переговорю со следственным приставом Игнатьевым.
– Мы с Сергеем Александровичем полностью доверяем вам.
Граф глубоко вздохнул и пододвинул к себе папку.
– Ну а теперь сосредоточимся на составлении доклада…
На следующее утро, ровно к девяти часам, два генерала в полных парадных мундирах предстали перед порогом кабинета Николая Павловича.
Они шагнули в распахнувшуюся дверь плечом к плечу, будто солдаты на параде. Со стороны это выглядело почти комичным, и государь собрался было рассмеяться, но быстро оценив серьёзность лиц вошедших, сдержал себя и пригласил обоих сесть…
Обер-полицмейстер приступил к докладу. Кокошкин ровным и отстранённым голосом пересказывал факты, старательно избегая выводов. Когда он закончил, Николай Павлович некоторое время провёл в молчании, уйдя в себя и осмысливая сказанное. Генералы так же сидели молча, не решаясь даже кашлянуть.
– Да что вы это, братцы? – нерешительно, даже как-то растерянно наконец произнёс государь. – Вы разве же не знаете Михаила Павловича? Брат мой человек добрейшей, нежнейшей души. Грехов за ним не больше, чем за малым ребёнком!
Он заглянул в глаза оцепеневшим генералам. И ответил сам себе упавшим голосом.
– Всё вы, конечно, знаете.
Николай Павлович опустил голову и тяжко вздохнул.
– За последнее время брату и без того пришлось не сладко. Он ведь едва оправился после потери дочери. Тогда несчастье почти подломило его.
И повторил сам для себя, задумавшись:
– Подломило его…
Император резко встал из-за стола, рассеянно прошёлся по просторному кабинету. И нехотя опустился обратно за стол.