После полудня Джейн и Кассандра «обычно выходили на прогулку – иногда они отправлялись в Олтон за покупками». До города была всего миля по хорошей дороге, и случалось, что после светских мероприятий они совершали «чудесную прогулку домой при свете луны». Время от времени – довольно редко – они «наносили визит кому-нибудь из соседей. Экипажа у них не было, и поэтому визиты не были дальними». Тем не менее Джейн с воодушевлением собирала сплетни о местных жителях: «Ей очень нравилось слушать о них. Иногда они ее развлекали».
Миссис Остин сняла с себя ответственность за домашнее хозяйство, однако по-прежнему оказывала сильное влияние на дочерей. «В семье существовало правило никогда не оставлять миссис Остин одну, – отмечала ее внучка. – Причины я не знаю, но уверена, что и тогда, и еще долгое время она прекрасно могла позаботиться о себе сама». Джейн все больше отдалялась от матери и, уезжая, сокрушалась, что миссис Остин «будет ждать от меня письмо. Нужно наконец попробовать».
Миссис Остин было под семьдесят, но она по-прежнему была не прочь поработать в «добром огороде». Она не ограничивалась приличествующими даме занятиями, такими как обрезка роз или устройство цветочных клумб, а сажала картошку. «Она сама выкапывала картофель, – вспоминала ее внучка, – который, я нисколько не сомневаюсь, сама и сажала, ведь огород приносил ей такую же радость, как и цветочные клумбы». Для работы в саду «она надевала такой же зеленый рабочий капот, какие носили поденщицы». Интересно, что думали утонченный Эдвард и его надменная дочь Фанни о бабушке, одевавшейся как поденщица?
Усилиями миссис Остин получились клумбы «с яркой гвоздикой и аквилегиями»; в саду также росла сирень, которую очень любила Джейн. Неравнодушная к фруктам, Джейн с волнением сообщала, что «на одном из деревьев обнаружили абрикос», а однажды дам обрадовал «обильный урожай орлеанских слив, хотя венгерки было не очень много». Планы сделать сад за домом более разнообразным потерпели неудачу. «Не скажу, что твои шелковицы мертвы, – предупреждала Джейн Кассандру, – но, боюсь, живыми их тоже не назовешь». Как и в прежние времена в Стивентоне, они держали домашнюю птицу. «Куры, – писала Джейн, – готовы к подаче на стол, но мы бережем их для торжественного случая».
Дамы ужинали необычно рано, в середине или в конце второй половины дня, в зависимости от времени года. За стол садились до захода солнца, чтобы кухарка могла готовить без свечей. В 1801 году во время большой распродажи вещей из пастората в Стивентоне ушел с молотка «столовый веджвудский сервиз». Теперь круг замкнулся – дамы купили ему замену. Новый сервиз из веджвудского фарфора Джейн выбрала в Лондоне, и приблизительно через месяц его доставили в Чотон. «Я имела удовольствие получить, распаковать и одобрить наш Веджвуд, – сообщала Джейн. – Все пришло в полной сохранности… хотя я думаю, что листья в орнаменте они могли бы сделать нам побольше, особенно в год такой пышной листвы. Возникает подозрение, что леса под Бирмингемом поражены болезнью». Джейн путает Бирмингем с пятью городами Стаффордшира, где находились гончарные мастерские компании «Веджвуд». С другой стороны, так далеко на север она никогда не забиралась.