«Да, моя хорошая, – начинается печально известное письмо Фанни, – это чистая правда, что тетя Джейн по ряду причин была не такой утонченной, как следовало бы по ее таланту». Остины, по словам Фанни, «были небогаты, и люди, с которыми они главным образом общались, были отнюдь не тонкого воспитания, короче говоря – не более чем mediocres[70] и… в смысле утонченности стояли на том же уровне».
Здесь мы видим не только чистый, весьма прискорбный снобизм, но также конфликт поколений. Джейн Остин принадлежит к более грубой и свободной георгианской эпохе, тогда как ее племянница, прожившая достаточно долго и превратившаяся в чопорную викторианскую даму, отвергает манеры предшествующего поколения, в том числе любимой тети. Кроме того, письмо демонстрирует пропасть между двумя ветвями семьи, мостик через которую был перекинут только в тот момент, когда Эдварда отделили от братьев и сестер и пересадили на более плодородную почву Кента. Фанни называет мать своей приемной матери в Кенте «дражайшей бабушкой». Но родная бабушка, миссис Остин в Чотоне, никогда не удостаивалась подобных ласковых слов. После смерти Джейн две ветви семьи, из Хэмпшира и Кента, Остины и Найты, будут бороться за контроль над памятью Джейн и ее наследием. Но разногласия начались еще при ее жизни.
В коттедже жизнь была скучной, заполненной домашними делами. «Это была очень тихая жизнь, в согласии с нашими идеями, – писала племянница, – но все очень много читали». Этим все сказано. Возможно, Джейн и Кассандра ограничили свою светскую жизнь просто потому, что устали от необходимости притворяться. Писательница Мэри Берри, которой в 1823 году исполнилось шестьдесят, вспоминала свои чувства, когда ей было двадцать один: «Как я тогда жалела, что родилась женщиной и лишена жизни и положения, которые, будучи мужчиной, я могла бы иметь в этом мире! Но теперь я успокоилась и смирилась, и больше ничего об этом не скажу».
В письмах Джейн появились элегические нотки. «Сколько перемен ты, должно быть, увидела в Бате», – писала она Марте, которая поехала туда в гости, – и сколько людей и событий, должно быть, прошли перед тобой!» По мере того как она становилась старше, в ее письмах все чаще проступала жалость к старым девам, вдовам и другим нуждающимся. «Возможно, – как-то заметила она, – в похожих обстоятельствах я тоже оказалась бы без друзей».
«Я ненавижу маленькие компании, – признавалась Джейн. – Они держат в постоянном напряжении». Она всегда была слишком замкнутой и с трудом заводила друзей, и с возрастом эта ее черта проявлялась все заметнее. Ее манеры, признавался Фрэнк, были «довольно сдержанными в отношении незнакомцев, что послужило причиной обвинений в высокомерии». Джейн описывала один трудный для нее вечер в обществе, начавшийся в семь часов, как «тяжелую работу», от которой женщин из семьи Остин «освободили» лишь «после одиннадцати». За ужином даже один неудачный гость мог доставить массу беспокойства дамам, у которых просто не было выбора: «Это будет испорченный вечер… Еще одно маленькое разочарование». Да, Джейн действительно могла показаться «несколько скованной и неприветливой с незнакомцами».