Последней попыткой моих отчаявшихся родителей излечить от помешательства на смерти стала школа-интернат, в которую они меня отправили. Здесь времени на смерть не было. На самом деле, как по мне, тут было чересчур много жизни. День обычно начинался в полседьмого утра, когда я выползал на школьный двор на пятикилометровый кросс по пересеченной местности вместе с остальными учениками. Спорту в интернате исторически уделялось много внимания, и, независимо от наших физических возможностей, всех школьников в любую погоду выгоняли на поле для регби. В то время, когда я не пытался убежать с пути мальчишек гораздо крупнее меня (которым, бог его знает почему, это занятие нравилось по-настоящему), меня заставляли изучать латынь, физику и историю древнего мира. Я отказывался и провалил практически все экзамены. Когда подошел мой последний день в этом скверном интернате, родители приехали на чай к заведующему. Чувствуя неладное, я подслушал их разговор и, как только понял, что меня планируют оставить на второй год, собрал свой рюкзак, взял посылку с гостинцами, положил их в машину, сел туда сам и отказался выходить.
Увидев, что происходит с телом после смерти, я уже не мог перестать думать об этом и пытался узнать больше. Из-за этого странного увлечения меня даже отправили в школу-интернат.
– Так что же ты теперь собираешься делать? – совершенно обоснованно поинтересовалась моя мать. Так как у шестнадцатилетнего мальчика найти работу, связанную со смертью, шансов не было, мне пришлось придумать что-то другое, и единственным, что пришло мне в голову, было актерское мастерство – только этот предмет приносил мне в школе хоть какое-то удовольствие, – во время напряженной поездки домой я пообещал поступить в театральное училище.
Вернувшись домой, мы узнали, что сердце прадедушки не выдержало. Как мне ни хотелось посмотреть на тело, я отчаянно сопротивлялся желанию попросить об этом свою маму, поскольку видел, как сильно она расстроена. Мы собрались в загородном доме на оглашение завещания. Моим родителям не досталось ни пенни. За два года до смерти прадедушка развелся с женой, и к нему в дом перебралась жить его любовница. Она-то все и получила. Увы, но к завещанию было не подкопаться.
Итак, с деньгами внезапно стало туго. Прадедушка был достаточно щедрым, чтобы избавить своих детей, внуков и правнуков от каких-либо финансовых забот, однако теперь все мы оказались не у дел. Мне тоже нужно было как-то зарабатывать себе на жизнь, так что, быстренько закончив театральное училище, я начал работать помощником режиссера в драматическом театре Флоры Робсон в Ньюкасл-апон-Тайн. Мое непродолжительное пребывание там в период постановки «Макбета», пожалуй, запомнилось больше всего из-за многочисленных накладок. Так, например, во время монологов постоянно было слышно звук смыва из туалета, а однажды вместо звукового эффекта ветра во время сцены с тремя ведьмами на весь партер загремела песня Rolling Stones «(I Can’t Get No) Satisfaction». Кроме того, мы приняли опрометчивое решение использовать настоящие мечи, и когда ведущий актер во время дуэли получил удар по руке, он закричал от боли и случайно бросил собственное оружие в зал. Я помчался вниз, чтобы проверить, не ранило ли кого, и меня встретили широкие улыбки группы школьников, отрицавших, что вообще видели меч, который вдруг куда-то пропал. Следующие несколько лет я подрабатывал актером в репертуарном цирке и в итоге оказался в Лондоне, где работы должно бы быть навалом. К несчастью, после нескольких незначительных ролей в различных постановках, как только мне стукнуло тридцать долгим жарким летом 1975 года, работа начала иссякать.