День был субботний, но на работу мы все-таки пришли. Положено было на работу по субботам являться. Начальство всегда считало, что у нас ненормированный рабочий день и, по его мнению, это означало, что на нас можно было ездить ежедневно, круглосуточно и круглый год. В начале восьмидесятых годов милиционер по своему бесправному положению был где-то между ишаком и ездовой собакой лайкой, работу от него требовали, а взамен ничего не давали. Впрочем, совсем немаловажным фактором было, что мы работали за идею. Это было главным, работа нам нравилась, но ничто человеческое нам не было чуждо.
Была зима, соответственно, на улице стоял мороз, делать ничего не хотелось. Понятное дело, Новый год только что прошел. Или начался?
Мы сидели в одном из кабинетов ОБХСС. Денег не было, а желание пообщаться в неформальной обстановке, напротив, присутствовало.
И в это время в наш кабинет вошел ревизор Владимир Андреевич Беляев. Он для нас ревизии проводил на разных предприятиях. Тогда ему было за шестьдесят, но он был бодр, весел и всегда плотоядно поглядывал на женщин. Особенно если они были красивы и стройны. Сам Беляев стройностью фигуры не отличался, у него было полное доброе лицо чревоугодника, полные чувственные губы в сочетании с очками давали комический результат. Пушок седых волос обрамлял его умную голову.
— Чего грустим, орлы? — улыбнулся Беляев.
Мой сослуживец Сергей Малышев осторожно глянул в мою сторону.
Я кивнул.
— Загрустишь, — сказал Малышев. — Горе у нас, Андреич!
— Это какое? — ревизор сразу придал лицу сочувственное выражение.
— Михаил Иваныча помнишь? — спросил берега.
Михаил Иванович был в нашем отделении пенсионером-общественником, привлеченным для решения весьма специфических задач сыска. Специалист поймет, остальным только следует знать, что задачи эти весьма и весьма специфические.
— То есть как это, помнишь? — удивился Беляев. — Позавчера с ним разговаривал. Опять он на вас жаловался за эти ваши подначки!
— Больше не пожалуется, — мрачно сказал Малышев. — Схоронили мы его сегодня. Представляешь, какие-то хулиганы напали, побили его. Так всю ночь и пролежал, аж ухо к земле примерзло. Начали поднимать и оторвали на фиг!
— Да ты че! — ревизор ахнул. — Жаль, жаль, хороший был мужик!
Оторванное ухо произвело на него неизгладимое впечатление.
— На венок денег дашь? — в упор поинтересовался Малышев.