Искры в нем пляшут из быстрых форелей.
Я бы вернулся однажды в свой дом,
Если бы мы возвращаться умели.
Басаргин набрал в грудь воздуха и принялся подтягивать ему вторым голосом. Тоже по-армянски. Он у Ашота Соломоновича часто бывал, научился немного.
Полная луна на востоке была кирпично-красной и напоминала карася, медленно и лениво выплывающего из омута. И может, всему причиной была луна, может, печаль, что сквозила в голосах участников этого грустного застолья, только собравшиеся кладбищенские собаки вдруг подтянули им — по-своему, конечно, но, разумеется, третьим голосом.
К старосте Шимкусу пришли.
— Значит, так, — сказали пришедшие. — Пора уезжать, Моисей Абрамович!
— То есть? — удивился Шимкус. — Как это?
— Хотим лежать в земле обетованной, — серьезно объяснили ему. — Если уж живые туда выезжают, то мертвым сам бог велел. Лежать надо в родной земле. Где-нибудь возле Хайфы или священного города Иерусалима. Знаешь, как говорят: пусть земля будет пухом!
— Вы это серьезно? — Шимкус улыбнулся и, как выяснилось, зря.
— В этом году шесть надгробий разбили, — сказали пришедшие. — И еще на десяти свастику нарисовали. Так и до погромов недалеко.
— Вам-то чего погромов бояться? — еще больше удивился Шимкус. — Разве с мертвыми когда-нибудь сводили счеты? Разве с мертвых можно спросить за чью-нибудь вину? И потом, разве на земле обетованной лучше? Вы при жизни газет не читали? Про арабских террористов не слышали?
— Не заговаривай людям зубы, Моисей Абрамович, — сказали ему. — Надо выяснить, как все это правильно оформить, чтобы все было в соответствии с законом. И организовать перезахоронение надо со всей ответственностью. А то получится, как у Гоголя: тело — вот оно, а голова неизвестно где.
— Слушайте, люди, — тоскливо сказал староста Шимкус, — бросьте эти глупости. Не создавайте трудностей родным. Им столько багажа везти, зачем им нужно волочь через несколько границ старые кости? Лежать надо там, где выпало. Мы здесь тоже не чужие. Ицек, как тебе не стыдно? Твой дедушка в Царицыне революцию делал, твоему дяде Ерману в сквере памятник поставлен. Памятник, что, прикажешь тоже туда отправлять? А ты, Лазарь? Твой папа тридцать лет наркоматами руководил!
— Я за папу не ответчик, — сказал Сырдарьянц. — А только мы все, Миша, твердо решили — надо уезжать. Пусть мы покойники, но очень на землю обетованную тянет. В песках родной пустыни и лежать приятнее, тем более что к пункту сбора ближе. Русские тоже потихонечку уезжают, сейчас время такое настало, каждый хочет стать евреем по материнской линии. Грузины, и те потихонечку воссоединяются с несуществующими родственниками в Израиле. Сам знаешь, вчера еще был Кварташвили, сегодня Ройхман или Бен-Иегуда по паспорту.