— Но если все кинутся лежать в родной земле, — все еще пытался образумить соплеменников Шимкус, — то что станет с нашим добрым Израилем? Вы что, хотите, чтобы ваши дети жили на одном огромном кладбище?
— Миша, не надо нас пугать, — сказал Сырдарьянц. Похоже, он выступал от имени всех покойных евреев. — Если говорить серьезно, вся земля — это общее кладбище.
— Тогда всем нам должно быть все равно, где лежать! — возразил Шимкус.
— Лежать надо там, где положено, — возразили ему. — Лучше — в долине Иосафата. Если мы будем лежать далеко, то когда протрубят ангелы и поднимут мертвых из земли, не получится ли так, что мы опоздаем?
— Бросьте эти глупости, — сказал Шимкус грустно. — Долина Иосафата — это собирательный образ. По сути своей — это все кладбища Земли. Разве Яхве позволит, чтобы кто-нибудь из нас опоздал?
— А разве ты не знаешь старой поговорки? — возразил Сырдарьянц. — Береженого, Миша, и бог бережет.
Что говорить? Упрямому ослу глупо нашептывать правду в его длинные уши. Вскоре выборные ушли, а Моисей Шимкус еще сидел у своей могилы с мраморным бюстом, смотрел в небеса и задумчиво качал головой. Он сидел долго — до первых петухов.
Воистину, свобода — это то, от чего сходят с ума даже мертвые.
Прежде чем лечь, он кротко помолился на слегка порозовевший восток и обратился к Богу с просьбой вразумить небесный ОВИР на оправданную жестокость.
Было общее собрание участка.
Ночь выпала звездная и теплая, в такую ночь в гости сходить, послушать, как парочки шепчутся на скамеечках, а то и просто поглазеть на небеса, где щекастой ласковой купчихой масляно лыбится луна. Нет, собрание устроили. И добро бы в масть, а то решили разбирать заявление покойной Приютиной, которая жаловалась, что сосед нарочно в ее могилку грунтовые воды отвел, ухудшая таким образом условия вечного существования. Сосед Басаргин, угрюмый малый лет сорока в потертом уже костюмчике, скучно сидел на бугорке, равнодушно разглядывая собравшихся.
Выслушав заявительницу, обратились к предполагаемому виновнику.
— Было дело? — прямо спросил староста участка мудрый еврей Шимкус.
— А чего она у меня оградкой почти треть участка оттяпала? — огрызнулся Басаргин. — Это не ухудшение, да?
Шимкус посмотрел.
Оградка могилки Приютиной и в самом деле нагло и беззастенчиво залезала на чужую территорию. Даже березка, которую жена Басаргина посадила, и та оказалась на ее площади.
— Это ж не она, — сказал Шимкус. — Это родственники ее. А вот грунтовые воды…
— А мне болт положить на нее и на ее родственников, — упрямо сказал Басаргин. — Вы положение о захоронениях читали? Читали? А там все черным по белому расписано. Вот пусть своим родственникам и скажет, чтобы исправили. Мне чужого не надо, нам бы своего не упустить. Пусть все по положению будет, тогда и претензии пускай выставляет! — Он подумал и нахально добавил: — И вообще, при чем тут я? Это ее племяш березку поливает, старается пацан, а она на меня бочки катит!