Иногда слышно, как Эсфирь Наумовна укоряет мужа:
— Лазарь! Ну что ты все лежишь и лежишь? Прогулялся бы! Погода какая!
— Ты опять ходила к Семену Гедальевичу? — скрипуче интересуется старик.
— Да нет же, нет! — сердится старуха. — Разве ты забыл, что он на Ворошиловском кладбище лежит? Лазарь, восстань! Весна на улице! Сирень уже вовсю цветет!
Последнее время они ссорятся все реже. Все больше молчат. И это понятно — что ссоры тому, у кого впереди Вечность?
— Домовинами поменяться? — взвизгнули в непримечательной густо поросшей травой могилке на трех человек. Даже памятник у нее был из гранитной крошки, а по нему выбиты имена с фамилиями и даты. — А ты на нее заработала, на хорошую домовину? Нет у меня дочери, нет! Пропила ты родство, Люська!
— Боря! Боря! — укоризненно и печально вмешался женский голос.
— А ты не встревай не в свои дела! — уже мягче сказал мужчина. — Ишь, стрекоза прилетела! Кто ее только к нам подзахоронил, бесстыдницу эту?
Я тридцать лет на моторном заводе! Да я мальчишкой у станка встал, в четырнадцать лет цену рабочему поту узнал. А эта разлетелась на все готовенькое. Всю жизнь за нашими спинами прожила и здесь разохотилась: гробами, видите ли, ей поменяться захотелось!
— Боря! Боря! — глухо и безнадежно пробубнила женщина.
— Что, Боря? Ну, что — Боря? — сказал мужчина. — Вот и жили так же: ей бы задницу для воспитания надрать, а ты за нее все вступалась. И добилась своего — ее подняли и трех внуков тоже нам растить пришлось, пока она подолом махала, мужика очередного завлекала!
— Молчал бы, папашка, — визгливо сказала еще одна женщина. — Воспитывал он! Не просыхал ведь, от проходной до пивной, а от пивной до дома — так вся твоя жизнь и прошла.
— А ты меня тем не попрекай, — отрезал мужчина. — На свои пил, на заработанные! Чужого сроду не пропивал!
Тут и гадать не приходилось — семейная ссора была уже в самом разгаре. Мастер моторного завода Борис Степанцов с дочерью воевал. Война эта была бесконечной, каждый день они чем-нибудь друг друга попрекали. Да и надо сказать, дочка у Степанцова была особа истеричная, нервная и с запросами. То мать начинала выживать, то у отца погребальные ленты стащить пыталась. Начиналось с подобных мелочей, а заканчивалось обычно широкомасштабными баталиями, в которые приходилось вмешиваться и старосте участка, и соседям. Басаргин в эти дрязги вмешиваться не хотел, хотя, если откровенно, отвлекали они от спокойных размышлений о вечном.
— Чужого не пропивал, да? — азартно подогревала ссору Люська. — Не пропивал? Как же? Вспомни, кто мою куклу, дядей Сашей подаренную, на базаре загнал, чтобы похмелиться? Скажешь, не было этого? Не было? Мама, а ты что молчишь? Ты ему про обручальное кольцо напомни и про сережки серебряные!