Да что там контрразведка! Милиция их запросто вылавливала. Сбросят парашютиста в заволжских степях, придет он в милицию на прописку, а там ему руки за спину вяжут — давно вас ждали, дорогой немецкий агент, все глаза уже проглядели!
А все это происходило из-за паспортов. Нет, паспорта делались качественно. Закавыка была в том, что для скрепок паспорта немцы использовали нержавейку, а наши — простую проволоку. У наших паспортов скрепки моментально ржавели, а в немецких подделках сверкали. Паспортным работникам оставалось лишь открыть документ на развороте и убедиться, что скрепки сделаны из нержавейки. После этого можно было крутить в кителе дырку для ордена.
«Ну и что? — спросите вы меня. — Мораль-то какая?» А мораль в моем повествовании простая и незамысловатая. В любой подделке самое главное — это точное соответствие подделываемому образцу. А немцы наш паспорт усовершенствовали. Нельзя приукрашивать действительность, если приукрашивание грозит расстрельной статьей.
Иван Быченко стоял у приоткрытой двери теплушки и жадно вглядывался в открывающуюся панораму города. Эшелон уже миновал Мамаев курган и выходил на последнюю прямую к вокзалу, постукивая колесами на стыках рельс в такт неровному биению сердца Ивана.
Он возвращался домой, возвращался живым и невредимым. Весь эшелон состоял из жителей Сталинграда и края, многие уже сошли на станциях, подхватывая вещмешки и чемоданчики с нехитрым трофейным барахлишком, на которое начальство смотрело сквозь пальцы. С одной стороны, везти его не положено, а с другой — все-таки победители!
Быченко не стал ждать станции, а выпрыгнул из вагона на Балканах, легко подхватив брошенный вещмешок. Взмахом руки попрощавшись с товарищами, он одернул гимнастерку, подхватил вещмешок и двинулся к дороге, идущей на Красный Октябрь.
Заводские трубы дымили.
Поселок был в развалинах, но уже высились вновь возведенные времянки и то там, то тут стучали молотки.
Вдоль дороги развалины разбирали немцы, которых охраняли ленивые конвоиры с карабинами в руках.
Нетерпение подгоняло Ивана.
Свою улицу он вначале не узнал. Ее просто не было — ряд черных, обгорелых развалин, среди которых разноцветными пятнами выделялись времянки. Около одной из них копошился однорукий инвалид. Заметив приближающегося Ивана, инвалид выпрямился, глянул против солнца из-под уцелевшей руки, узнал и приветливо помахал Быченко рукой.
Быченко прошел немного вперед, чувствуя, как яростно колотится сердце. Из писем жены он уже все знал о случившемся с семьей, но тревога и волнение, обычно предшествующие встрече с близкими, не оставляли его.