Как-то на гастролях Фаина Георгиевна зашла в местный музей и присела в кресло отдохнуть. К ней подошел смотритель и сделал замечание:
— Здесь сидеть нельзя, это кресло графа Суворова-Рымникского.
— Ну и что? Его ведь сейчас нет. А как придет, я встану.
Фаина Георгиевна Раневская однажды заметила Вано Ильича Мурадели:
— А ведь вы, Вано, не композитор!
Мурадели обиделся:
— Это почему же я не композитор?
— Да потому, что у вас фамилия такая. Вместо «ми» у вас «му», вместо «ре» — «ра», вместо «до» — «де», а вместо «ля» — «ли». Вы же, Вано, в ноты не попадаете.
Близким друзьям, которые ее посещали, Раневская иногда предлагала посмотреть на картину, которую она нарисовала. И показывала чистый лист.
— И что же здесь изображено? — интересуются зрители.
— Разве вы не видите? Это же переход евреев через Красное море.
— И где же здесь море?
— Оно уже позади.
— А где евреи?
— Они уже перешли через море.
— Где же тогда египтяне?
— А вот они-то скоро появятся!
Ждите!
В другой раз Лапин спросил ее:
— В чем я увижу вас в следующий раз?
— В гробу, — предположила Раневская.
Раневская обедала в ресторане и осталась недовольна и кухней, и обслуживанием.
— Позовите директора, — сказала она, расплатившись.
А когда тот пришел, предложила ему обняться.
— Что такое? — смутился тот.
— Обнимите меня, — повторила Фаина Георгиевна.
— Зачем?
— На прощание. Больше вы меня здесь не увидите.
Как-то начальник ТВ Лапин спросил:
— Когда же вы, Фаина Георгиевна, засниметесь для телевидения?
— После такого вопроса должны были бы последовать арест и расстрел, — резюмировала Раневская.
Артисты театра рассказывают Раневской, что послали поздравительную телеграмму А. Солженицыну. Раневская восхищена:
— Какие вы смелые! А я испугалась и послала письмо.
Новохижин часто репетировал у Раневской дома — с чаем, пирогами и тараканами. Тараканов у Раневской было множество, она их не уничтожала, а, наоборот, прикармливала и называла «мои прусачки».
Новохижин терпел, терпел, но, когда таракан пополз прямо в тарелку с пирогом, он его прихлопнул.