– Я скоро, – бросил он, снова нажимая на кнопку. Темнота послушно свернулась, сложив обтянутые нейлоном спицы, и исчезла вместе с Тимом за дверью.
Вероника не вернулась к холсту – пустота студии сбивала с толку, мешала сосредоточиться. Она стояла у окна, рассматривая туманный горизонт – где-то там скрывался за пеленой дождя океан.
Тим пришел вечером. К тому моменту набухшее от воды небо потемнело, а город зажегся ожерельем окон и подсвеченных улиц. Мокрый раскрытый зонт сушился у входной двери. В ту ночь Вероника осталась в студии – проснувшись незадолго до рассвета, она увидела темный круг, черной дырой заполонивший угол прихожей. Вероника тихо выбралась из-под пледа, прокралась к двери. Неловко подняла зонт – он норовил выколоть глаз и оцарапать лицо острыми спицами – и нажала на кнопку на рукояти. Раздался щелчок, прошуршала высохшая ткань.
– Что ты там делаешь? – сонно спросил Тим.
– Ничего. Спи, – шепнула в ответ Вероника, отчего-то пряча сложенный зонт за спиной. Теперь, сморщенный и бесформенный, он почти не пугал ее, и только воспоминание о скрытой внутри тьме заставило Веронику быстро положить зонт в угол и вернуться под одеяло. За окном снова пошел дождь – капли стучали в высокое окно, разбиваясь прозрачными кляксами и быстро сбегая вниз.
– Тим? – тихо позвала Вероника.
– М-м-м?
– Купи мне зонт, пожалуйста, – попросила она. И, подумав, добавила: – Только не черный.
|10|
Иногда Вероника стала приезжать на побережье одна. Когда Тим был слишком занят – что в последнее время случалось с ним все чаще – она клала в сумку пестрый зонт, крафтовый блокнот для набросков, пастель, уголь, сангину, мел или соус и ехала на восток. «Томсон, один, стандарт» – говорила она в домофон, произнося фамилию Тима, как заклинание. «Сколько часов?» – дребезжал домофон. «Не знаю», – честно отвечала Вероника. Она действительно не знала. Это было непредсказуемо.
Сидя на пляже или на одной из редких скамеек, расставленных на бетонной дорожке вдоль самой кромки песка, Вероника рисовала – песок, воду, небо. Прилетали чайки, большие, наглые, подбирались поближе, хищно косясь одним глазом. Поначалу Вероника побаивалась их – она никогда не видела птиц так близко от себя. Но чайки, обнаружив, что у нее нет еды, теряли к ней всякий интерес, и постепенно Вероника привыкла к этой ежедневной инспекции.
После дождей снова вернулось тепло – осеннее, неуверенное, деликатно ласкающее кожу мягкими лучами солнца. Песок стал холодным, и Вероника брала с собой старую драпировку, чтобы сидеть на ней у воды. Побережье опустело, редкие прохожие будто несли с собой плотную сферу личного мира, заставляющую обходить друг друга на расстоянии. Каждый пришедший на пляж был там один, и остальные уважали его уединение.