— Идем в гостиную, — сказала она. — Будем завтракать там.
Он поставил бутылки на стол в гостиной и смотрел, какой из шести стульев выбрать.
На противоположной стене висели те два снимка — самолет и девочка, и ему не хотелось сидеть перед ними.
Он не поленился, отодвинул стулья и вытащил стол на середину комнаты.
Поставил темную бутылку на одном, а красную, бархатную, — на другом конце продолговатого стола.
Потом снял со стола тяжелую керамическую вазу с красными гвоздиками.
Снова открыл бар и вынул две длинноногие хрустальные чаши, одну — себе, другую — ей.
Она, подбоченясь, стояла в дверях кухни, смотрела на хлопотавшего у стола солдата и улыбалась, а затем не выдержала, стала смеяться.
— Ладно, — вырвалось у нее сквозь смех, — если ты…
Он испуганно обернулся.
— Что — я?
— Если ты хочешь, — продолжала она, — пусть так и будет.
Она вытерла руки о передник и решительно зашагала к буфету, но он остановил ее на полдороге.
Он глядел на улыбку, еще игравшую на ее лице, на темные зрачки, то хитро сжимавшиеся, то разжимавшиеся.
— Кто ты — фея или ведьма? — спросил он, хватая ее за плечи.
— Баба, — ответила она, игриво посмотрев на солдата, и добавила: — Возьми-ка бутылки и бокалы.
И тогда постелила льняную скатерть, большую и белую как снег.
— Мне давно уже не было так хорошо, — проговорил он.
Она подняла рюмку.
И он поднял свою.
В комнате стоял полумрак. Жалюзи на всех окнах были закрыты, шторы задернуты.
На столе горели семь свечей.
Когда она или он начинали говорить, пламя свечей колебалось. И по стенам гостиной бегали зыбкие волны света и тени, и на мертвенном масле картин оживали на миг цветы, трава и деревья, легко покачиваясь, словно подхваченные порывом ветра.
А они все говорили и говорили, почти не умолкая.
— Как насчет… салата из крабов, а? — сказала она.
— Гм… А может быть… лучше начать с красной икры? Или…
Он посмотрел на белый фарфор с золотым ободком, старинный мейсенский фарфор, заполонивший стол, и, как бы усомнившись в чем-то, поднял полупрозрачную тарелку, перевернул и убедился, что не ошибся: на дне тарелки были два скрещенных меча.
— Красная икра забивает вкус крабов.
— Да, ты права.
Ей захотелось встать, взять салатницу с нежным содержимым, обойти вокруг длинного стола и положить ему, на его тарелку, самую вкусную часть салата, с того края, где проглядывает розоватая кожица, где больше крабов.
— Прошу вас, — она облизнулась, и впрямь почувствовав на губах вкус крабов.
— Благодарю вас, — сказал он. — Я положу себе сам.
И взял салатницу, а потом передал ей:
— Вкусно!
— Тебе понравилось, да? — обрадовалась она.