Конструкцию, которую она выдала следующей, Уолтер не знал, но восхитился изобретательностью автора и памятью Эльстер.
— Ладно, я думаю, он все понял…
— Хальт ди фотце, — проворчала она. — Все, мы закончили представление?
— Нет, ты мне еще вслед покричишь, когда к Колыбели пойду. Не переживай, женщины постоянно таскают мужей в храмы, чтобы клирики им проповедь прочитали.
— Помогает? — скептически вскинула бровь Эльстер.
— Представь, что тебе три часа грустным голосом внушают, что из-за твоего пристрастия к джину случится конец света, — улыбнулся Уолтер, вспомнив последствия одной из своих попоек в юности.
Эльстер сочувственно посмотрела на него, а потом вытащила из кармана платок и протянула ему.
— Если бы Спящий просыпался из-за алкашей — Его бы мучила жестокая бессонница.
— Я тогда сказал клирику, что если мне не дадут воды и выпить микстуру — Спящий проснется от их жестокости, — усмехнулся Уолтер. — Не помогло, пришлось дослушать.
— Приехали, сэр, — глухо раздалось из маски.
— Отлично. Помоги мне поправить плащ, чтобы крови не было видно… Мать твою, как же паршиво… я пошел.
Он торопливо ободряюще сжал ее руку и надел маску.
Выйдя из экипажа, Уолтер минуту стоял, не в силах отвести взгляд от знакомого до мелочей храма. Закрученная спиралью башня, целиком облицованная светло-голубым мрамором, чудесным образом не тускневшим от альбионского тумана, казалась созданной из рассветного неба. На каждую пластинку был нанесен знак Спящего — плавная линия, чуть приподнятая с одной стороны, изображающая закрытый глаз. Эти линии создавали видимость ряби на стенах, словно волны на воде, в которой отражается небо.
— Чего встал, давай, вали, и чтобы пока не исповедуешься — не возвращался! Чтоб ты Спящему по дороге сниться перестал, мерзавец, и избавил меня и детей от своей пропитой рожи! — крикнула Эльстер из экипажа.
Он услышал как она торопливо, с сильным кайзерстатским акцентом жалуется на него извозчику, а потом — как врет, что он увез ее из Морлисса.
«Умница, девочка», — с нежностью подумал Уолтер. Через несколько шагов связь между масками пропала и он перестал слышать ее брань, сменившуюся тихим шорохом белого шума, который вдруг оборвался звенящей тишиной.
Экипаж остановился почти у ограды храма. От ограды до ворот нужно было пройти не меньше пятидесяти шагов, и эти шаги обещали стать самыми длинными в его жизни.
Мимо прошел клирик в красной судейской мантии. По воспаленным глазам мазнуло ярким пятном алого бархата. Уолтер нечасто радовался маске, но сейчас она стала спасением, скрыв болезненно перекосившееся лицо.