— Прости меня, — наконец сказала она.
— Эльстер, я сбежал из Лигеплаца первым же дирижаблем, и на дирижабль напали пираты. Здесь нет твоей вины.
— А потом ты сидел из-за меня в тюрьме! Если бы тебя там хотя бы перевязывали…
Уолтер вспомнил, как сжимал в темноте руку, цепляясь за боль, как утопающий за доску, и болезненно поморщился. Если бы он этого не делал, может быть, руку удалось бы спасти. А может и нет — значения это больше не имело.
— Эльстер, ты хороший человек. Перестань винить себя во всем, что вокруг тебя происходит.
— Я не хороший человек, Уолтер. Я вообще не человек, и уж точно не хороший, — зло сказала она, делая к нему короткий шаг, будто кто-то сзади ее держал. — У меня нечистая совесть. И если бы я до сих пор верила в Спящего, мне было бы хоть немного легче. Но я больше не верю и мои грехи — моя ноша. А теперь еще и твоя.
— Какие у тебя могут быть грехи, Эльстер? — тихо спросил ее Уолтер, протягивая руку. — Иди ко мне…
— Это все из-за меня. Я виновата, Уолтер. В том, что сейчас… я.
— Глупости, — через силу улыбнулся он. Мрачная решимость Эльстер его пугала и он не мог понять ее причин. — Ты ни в чем не виновата. Я не верю.
Она смотрела на него тяжелым взглядом и дышала глубоко и часто, будто после бега. А потом непривычное выражение исчезло с ее лица, словно маска соскользнула на пол. Она бросилась к нему, обняла за талию и прорыдала куда-то в воротник:
— Прости меня, Уолтер! Прости меня, пожалуйста, я все-все тебе расскажу, обещаю, только возвращайся, только не умирай!
— Эльстер, доктор Харрис сказал…
— Доктор Харрис не знает про отраву!
— Ты правильно сказала, милая — не ты меня ей поила.
Эльстер отстранилась и подняла на него покрасневшие глаза. А потом отошла к кровати, подобрала с пола сумку, с которой уезжала из гостиницы и достала блокнот в черном кожаном переплете. Вензель «Д.Г» на обложке Уолтер различил с другого конца комнаты.
— Вот. Один из моих грехов.
— Зачем ты его взяла? — глухо спросил он, протягивая руку. — Ты же на альбионском читать не умеешь…
— Не умею.
— Тогда зачем взяла? — Уолтер понимал, что надо рассердиться, но никак не получалось. Вид у Эльстер был совершенно несчастный и виноватый, как у школьницы, порвавшей новое платье.
Она подняла на него полные отчаяния глаза и что-то пробормотала.
— Что?
— Ох, Уолтер! Сороки ужасно любопытны, я же говорила!
— Ты взяла просто посмотреть и не успела подложить его мне утром? — догадался он. — А как ты оказалась с дневником на лестнице?
— Шла подкладывать, услышала голоса, вышла на лестницу, а там жандармы… сердишься?