— А после моей смерти донна Скалигер пренебрежет рекомендациями врачей и откроет бутылку вина со своей родины, — улыбнулся он. — Не бойся. Все будет хорошо.
Он наполнил стакан и поддержал ее руку, пока она пила.
— Уолтер?.. — задумчиво протянула она, и в ее глазах растекалась черная тоска.
— Что? — он забрал у нее стакан и поставил на пол.
— Давай на кухню сходим, а? Ненадолго.
— Зачем? Полбутылки еще осталось…
— Ну ты что как маленький-то? При чем здесь бутылка… — прошептала она, заглядывая ему в глаза.
Уолтер бросил быстрый взгляд на Зои, которая с самого завтрака сидела на полу со своим шнурком.
— Кажется, мы пока не очень готовы быть родителями, — прошептал он, вставая.
— Ничего, мы еще станем взрослыми и умными, — обожгла она дыханием шею.
Он понял, зачем ей это нужно — почувствовать человеческое тепло, выплеснуть горечь, раствориться ненадолго в чем-то далеком от того, о чем она сейчас рассказывала.
Уолтер тоже нуждался в этом. Хотелось забрать, растворить, заставить забыть, хотя бы ненадолго. Он успел почувствовать, как странное чувство полоснуло сердце — это было не счастье и не удовлетворение, нечто странное, пронесшееся вслед за мыслью о том, что он не напоминает ей никого из тех, о ком она сейчас рассказывала.
К счастью, стол был крепким.
…
От Эльстер сильно пахло алкоголем и апельсином с черным перцем — похоже на духи донны Скалигер. Черная пыль запуталась в ее волосах — кажется, они опрокинули перечницу. Уолтер, чихая, растрепал ей волосы, чтобы вытрясти его.
Они не стали садиться в кресло, устроившись рядом, на полу. Настойки в бутылке осталось совсем немного, и Уолтер предусмотрительно взял еще одну. Эльстер не выглядела захмелевшей, но тоска в ее взгляде почти растворилась.
Он разжег камин, про себя радуясь, что когда-то не стыдился проводить время с Атаро и другими слугами. И учиться делать то же, что они. Говорил отцу, что аристократ не должен бояться пачкать руки, а он только презрительно кривил губы.
Эльстер положила голову ему на колени и протянула руку к огню, наблюдая, как отблески пляшут на коже. А потом продолжила, будто они и не прерывались:
— За нами хорошо ухаживали. Все еще держали взаперти — я не видела улиц, не знала, как живут обычные люди, только по рассказам.
— Где же ты научилась прятаться?
— Это легче, чем кажется, — усмехнулась она. — Надо никому не верить, очень хотеть жить и мыслить не так, как другие. Я смутно представляла, чего от меня ждут и решила, что буду делать по-другому.
— А со мной зачем осталась, когда я сказал, что не могу помочь?