— Нет, спасибо, ничего не нужно. Это ненадолго, молодые люди очень торопятся.
— Не удивительно. Молодые люди всегда куда-то торопятся, — пробормотала миссис Ровли. — В таком случае, до вечера, патер Ливрик.
Уолтер закрыл за ней дверь и облегченно вздохнул. Ему становилось все тяжелее разыгрывать роли — не только клирика, но и просто нормального человека. Все настойчивее становилось желание уехать куда-нибудь, где его никто не знает и спиться там, желательно в абсолютном одиночестве за запертой дверью. Он чувствовал, что скоро начнет скучать по тюрьме. Там было темно, тихо, и он мог биться в запертую дверь сколько угодно.
Может, лучше было бы умереть там — в одиночестве, не пытаясь никого зарезать во сне и не страдая от таких кошмаров, как сегодня.
— Уолтер, ты зачем стоишь и пялишься на закрытую дверь?
— Скучаю по миссис Ровли, — через силу улыбнулся он.
— Я могу покормить тебя, перестелить простыни и посмотреть на тебя как на ничтожество, — предложила Эльстер.
— Нет спасибо.
Конверт был легким, но ощущался неожиданной тяжестью. Уолтер представлял себе, что будет делать, когда миссис Ровли его привезет, и фантазии несколько рознились с реальностью.
Наверное потому что между фантазиями и реальностью лежало непреодолимое препятствие в черной обложке.
Уолтер устроился в знакомом кресле. Эльстер с Зои что-то делали на кухне, и он впервые услышал, как Зои смеется — тихо, будто неуверенно.
До конца дневника оставалось несколько страниц. Дальше следовали чистые листы, которые Джек так и не успел заполнить, и почему-то их обреченная пустота угнетала сильнее, чем все отчаяние, которое брат уместил в слова.
…
Я знал, что все этим кончится. Все не могло кончиться хорошо.
Спустя всего два дня после правительственной проверки, не успел персонал пропить и треть выданной премии, пациенты потеряли стабильность.
Я чувствую себя стоящим посреди клубящегося Хаоса. Здесь ничего нет, никаких ориентиров, ничего человеческого, ничего понятного. Кое-кто из клириков утверждает, что Спящего окружает нечто подобное.
Врачи и ассистенты растеряны, тут и там случаются истерики и нервные срывы, прямо на рабочих местах. Санитары заторможены, кажется, они отмечали особенно бурно.
А в палатах творится нечто потрясающее. Пациенты впадают то в буйства, то в кататонию. С утра у восьми человек случились эпилептические припадки, а доктор Нельтон, который еще недавно держал ситуацию под контролем и принимал решения, которые я принять не решался, бормочет мне что-то о воле Спящего.
Не могу понять, почему у всего персонала началась истерика от того, что сумасшедшие, которых мы поим не до конца протестированным препаратом, вдруг начали выдавать нестандартные реакции.