Огги снова взяла медальон, поднесла его к самым глазам, осмотрела со всех сторон.
— Нет никакой стрелки…
— А может, вот эта полоска, видите, она как бы бежит по фотографии, может, она и играет роль стрелки? Она ведь сохраняет одно и то же направление, как ни поворачивай медальон. Я проверил.
— Эта полоска? — Огги повернула медальон из стороны в сторону, прошлась с ним по поляне.
— Кажется, вы правы, Кирилл. Она смотрит все время в одну сторону. Но если это так… Значит, там, в той стороне мой отец.
— Если он жив…
— Жив. Жив!! Я знаю! Там, на озере, я не сказала вам одну вещь. Надпись на камне, которую вы показали мне, сделана совсем недавно. В самом начале лета, когда я только что приехала из города, там не было ничего. Абсолютно ничего! Но ведь вы слышали, нашего языка не знает никто. И на камне высечено мое имя. Это мог сделать только папа. Мой отец!
— Но почему он сам до сих пор не пришел к вам? Ведь ваш медальон…
— В том-то и дело, что мой медальон никогда не был со мной. Я уже говорила вам, что я постоянно прятала его в самых разных местах как можно дальше от дома. А последние три года он неизменно был на озере с часовней. Я сейчас думаю, что он и привел папу туда. И это было совсем-совсем недавно. Боже, как мне благодарить вас за то, что вы для меня сделали?
— Я?! А что я такого сделал?
— Так ведь если бы не вы, я до сих пор не знала бы всего этого. А теперь…
— Вы собираетесь пойти на розыски отца?
— Немедленно!
— Но ведь это может занять не один день.
— Если б даже всю жизнь.
— А что вы скажете Полипчукам?
— Полипчукам?! Вы думаете, я смогу еще хоть неделю жить под их крышей? Нет! Они украли самую дорогую для меня вещь — мамин дневник. Мало того. Они отняли тем самым у меня отца. Они исковеркали всю мою жизнь. И ради чего! Я и раньше подозревала, что они продали то, что было маминым дневником. А теперь не сомневаюсь, что и дом и вся их проклятая рухлядь куплена на деньги, вырученные от этой сатанинской сделки. Вот смотрите, что я нашла вчера среди их бумаг, — она вынула из кармашка свернутый в несколько раз листок бумаги и развернула перед Кириллом.
Тот прочел:
«Расписка. Я, Буряков Сидор Петрович, обязуюсь доплатить гр. Полипчуку Игнату Афанасьевичу за купленную у него ценную вещь 2700 (две тысячи семьсот) рублей не позднее осени будущего года. К чему и подписуюсь. С. Буряков».
— Обратите внимание на дату, — заметила Огги. — Расписка написана шестнадцать лет назад, то есть именно в тот год, когда мама оставила меня на крыльце Полипчуков. А что за «ценную вещь» мог продать тогда Полипчук? Я помню, что за дом был у него в то время. Развалюха, вроде той, в какой живет сейчас тетка Лизавета. И можно представить, столько денег сорвал он с этого Бурякова, если одна лишь «недоплата» составила две тысячи семьсот рублей.