— Хорошо, — Огги начала торопливо отсчитывать деления. И вдруг — щелчок! Верхняя крышка медальона откинулась как на пружине. Кирилл еле удержался, чтобы тут же не взглянуть на его содержимое. Но через минуту Огги сама поднесла медальон к его глазам. — У меня нет от вас секретов. Впрочем здесь всего лишь фотография отца. И еще записочка. Видимо, от мамы. Да, от мамы, — она передала медальон Кириллу и углубилась в чтение.
Он внимательно осмотрел скрывавшееся под крышкой углубление. Там, действительно, не было ничего, кроме фотографии совсем не старого мужчины, который в самом деле, как и говорила Огги, удивительнейшим образом был похож на него, Кирилла. Фотография поражала исключительным мастерством. Но от центра к одному из углов по ней проходила тонкая серебристая полоска, сильно портившая все изображение.
Кирилл попробовал отвернуться от солнца, думая, что полоска возникла вследствие отражения от блестящей крышки медальона. Но она осталась, хотя и переменила положение на фото. Он повернулся в другую сторону, и снова полоска переместилась по снимку, но, как он заметил теперь, истинное направление ее оставалось одним и тем же, как бы ни поворачивался медальон. Между тем Огги прочла записку и несколько минут сидела неподвижно, глубоко задумавшись, нервно покусывая губы. Потом тихо произнесла:
— Хотите, я прочту, что написала мама?
— Если это возможно…
— Для вас — да. Только дайте мне еще раз взглянуть на медальон.
Она снова осмотрела его со всех сторон и со вздохом вернула Кириллу:
— Теперь слушайте. Я переведу записку на русский язык.
Кирилл сел рядом с ней, готовый услышать самые невероятные вещи.
— Дорогая дочка, — начала Огги сдавленным голосом, но тут же судорожно всхлипнула, стараясь подавить подступившие рыдания. Кирилл легонько погладил ее по вздрагивающим плечам.
— Не надо, Кирилл, а то я совсем расплачусь. Вы слушайте, слушайте! «Дорогая дочка, — начала она снова, — прости, что я оставила тебя здесь, среди чужих людей. И быть может, навсегда. Но что мне оставалось делать? Папа наш не вернулся, значит, с ним что-то случилось: мы условились, что он возвратится ни в коем случае не позже, чем наступит темнота. А сама я чувствую, что жить мне осталось не больше нескольких часов, и могилой для меня может стать только наша ладья. Поэтому я ухожу туда, к ней. Но я верю хочу верить, что эти чужие люди позаботятся о тебе. Ведь они тоже люди. А дальше… Может быть, тебя все-таки отыщет папа. До тех пор пока медальон будет с тобой, не теряй на это надежду. Если же этого не случится, то в будущем, когда ты подрастешь, попробуй разыскать его сама. Стрелка, которую ты обнаружишь в медальоне, будет все время указывать на местонахождение второго такого же медальона, который остался у отца. Подробнее обо всем ты прочтешь в моем личном дневнике. Я оставляю тебе эту уникальную, подаренную мне твоим отцом книжечку вместе с твоим бельецом и верю, что ты сохранишь ее. Да иначе ты и не сможешь открыть медальон, ведь код который необходимо знать для этого, можно прочесть только там. Впрочем, зачем я это пишу. Раз ты держишь в руках мою записочку, значит, прочла уже и мой дневник и знаешь о том, как мы жили с папой в тех местах, где тебе посчастливилось появиться на свет, о том, как и почему мы в свое время покинули эти страшные места. Кстати, о причинах этого, когда ты станешь взрослой, поведай и приютившим тебя людям. Помоги им избежать той кошмарной катастрофы, какой не избежали мы. Ведь сами они никогда не смогут прочесть моего дневника: нашего языка не знает никто. На этом я и кончу. Прости, что пишу так кратко и сумбурно: страшно кружится голова, силы окончательно покидают меня. Прости, моя крошка. Прости и прощай. Твоя мама». Вот и все. — Огги опять глотнула слезы. — Теперь многое становится понятным. Но стрелка! Где та стрелка, о которой пишет мама?