Харузин встряхнулся. Ну почему в голову разная ерунда лезет!
— Я положу ее в какое-нибудь корыто, — сказал Эльвэнильдо. — Это же, наверное, святая кровь…
Лаврентий молча принес корыто из кухни. С ним вернулся и слуга. Завидев происходящее, он побледнел, пал на колени, забормотал молитвы.
— Поедешь в Волоколамский монастырь, — велел ему Лавр. — Все расскажешь отцу игумену. Ты понял? Все, что видел, все, о чем слышал. Пусть пришлет несколько человек. Я один здесь не справлюсь.
— Батюшка! — взмолился слуга. — Как же я такое скажу?
— Кто-то такое содеял, — задумчиво молвил Лавр. — И рука у него не дрогнула. Ты просто передай слово в слово то, что я тебе велел, а там положись на волю Божью. Люди поумнее нас с тобой во всем разберутся. Ступай.
* * *
— Все-таки я не понимаю, — говорил тем же вечером Эльвэнильдо, — для чего они это сделали?
Харузин и брат Лаврентий сидели в той же комнате, где находилась кровоточащая икона. Свежее полотенце, подложенное под нее, все промокло, и маленькое корытце тоже наполнилось кровью. Смотреть на это было почти невыносимо. Но оставить икону в одиночестве друзья тоже не могли.
«Друзья?» — смятенно подумал Харузин, когда это слово впервые промелькнуло в его мыслях.
Меньше всего лесной эльф думал о том, что сможет когда-нибудь по-настоящему подружиться с человеком. Да еще не просто с человеком — с иноком. Волоколамский монастырь, как представлялось Харузину, был своего рода рассадником активного мракобесия. Будь дело где-нибудь в Лангедоке — вспомнить хотя бы знаменитую игру «Осада Монсегюра»! — можно было бы сказать, что монастырь сей есть гнездо инквизиции. В России все было обставлено немного иначе, но все-таки… Волоколамские иноки были весьма активны в деле искоренения ересей. Совсем недавно — вот был пример…
И все же в эти трудные дни Лаврентий, пожалуй, стал дли Харузина настоящим другом. Они даже понимать друг друга начали с полуслова.
— Для чего было вламываться в церковь, убивать священника, пачкать все, козла этого бедного резать? — недоумевал Эльвэнильдо. — Сколько лишних движений! Если бы они там украли хоть что-то… А то — примитивно напакостить!
— А разве ты никогда не видел, чтобы люди пакостили просто из желания сделать что-нибудь дурное? — вопросом на вопрос ответил Лавр. — Сказать, что это в человеческой природе, было бы неверно, потому что человек все-таки подобие Божье; но падший человек легко поддается духам злобы поднебесной.
— Погоди-ка, вопрос не по теме, — сказал Эльвэнильдо, почесывая щеку: поздний комар перед осенней смертью все-таки изловчился и тяпнул! — Почему ты говоришь о злобе поднебесной?