Боже, какие люди ходили по морям! И ни черта ведь не боялись! Отрывались от родных берегов. Неужели только ради одной прибыли? Вадим не хотел в это верить. Ни Флор, ни его соперник-англичанин не были похожи на людей, которых интересуют в жизни только деньги.
Риск, азарт, невероятный прилив адреналина в крови, когда человек оказывается один на один со стихией — вот это да. А деньги — дополнительное обстоятельство. Весьма приятное, конечно, но все-таки дополнительное.
— Вершков! — радостно встретил Вадима Флор на палубе. Судовладелец был мокрым с головы до ног. Слипшиеся пряди падали ему на глаза, вода стекала по вискам, как пот, но Флор даже не трудился стряхивать ее. Дождь еще шел, теперь уже спокойный и мелкий, но все равно какой-то сердитый. Тучи стали более жидкими, серыми, разреженными. Грозу уносило прочь, к новгородским берегам. На горизонте по-прежнему чернело, и оттуда вылетали бессильные молнии.
— Ужас, — сказал Вершков, оглядываясь.
Флор рассмеялся.
— Вот как мы плаваем, Вадим! У вас иначе?
— Я ходил когда-то по Ладоге, — вспомнил Вершков. — Из Петербурга. Знаешь, здорово… Когда выходишь из устья Невы в Ладогу — красиво. Огромное озеро. Оно ведь как море, коварное.
— Бывают крушения? — спросил Флор, чуть потемнев лицом. Видать, тоже что-то припомнилось ему насчет коварной Ладоги.
— Крушения — бывают… У нас корабли большие — и те тонут. Идут ко дну. Помню, как-то раз затонул паром «Эстония» — человек шестьсот погибло.
— Ливонцы, — махнул рукой Флор. — Ну их…
— Бывает, и наши гибнут… На «Курске» почти двести ребят военных моряков, — сказал Вадим чуть более патетически, чем собирался изначально. Он чувствовал себя почему-то причастным героизму и трагической гибели моряков. — Потом икону написали. «Курская-Коренная» Богоматерь.
Флор молча перекрестился. «Двоеперстие», — опять напомнил себе Вершков. Он внимательно следил за этими деталями, чтобы не выглядеть совсем уж белой вороной.
— Эта ведь старая икона, да? — продолжал Вершков. — Ну, ее немного по-новому написали. По полям… то есть, сбоку… вроде рамки — там портреты всех погибших. Кстати, несколько человек были татары. Кажется.
— Казань теперь наша, — сказал Флор. — И ребята из Казани — тоже наши. Ничего удивительного, что они за Россию погибли.
Флор тоже был патетичен, но как-то по-другому. Спокойнее, что ли. Органичнее. Беседу завершили, вновь осенив себя крестом и возблагодарив Николая Угодника, Божью Матерь и святую Анну за то, что целы остались. Лисель изорвало и клочья, но остальные удалось спасти.
Треснула фок-мачта, что установил Флор с сожалением. Придется заменять. Плохо, что случилось это посреди плавания. С другой стороны, все могло обернуться куда хуже.