Вспоминались Харузину и известные религиозные споры между ролевиками. Например, однажды поспорил язычник с монахом-проповедником насчет Святой Троицы: как это — Бог один и одновременно с тем — Троица?
Брат-проповедник, не будь дурак, поставил на пенек кружку с пивом.
— Гляди! — велел он упрямому язычнику. — Сколько кружек?
— Одна! — отвечал язычник.
— Выпей!
Одним махом осушил язычник кружку и пьяно поглядел на брата-проповедника.
— А теперь сколько кружек ты видишь?
— Три! — ответил умный ролевик…
Отличная была игра — и ролевики были тогда как на подбор… Естественно, рассказывать все это Лаврентию Эльвэнильдо не стал. Он задавал вопросы и внимательно слушал ответы. Особенно интересно было, когда речь зашла о чудесах.
— Одно чудо от иконы я собственными глазами видел, — объявил Лавр и замолчал надолго, только улыбался тихо, «в себя» — вспоминал.
Эльвэнильдо пришлось попросить несколько раз, прежде чем Лаврентий очнулся от задумчивости и рассказал…
— Известно ведь, что колдуны не могут умереть, не передав кому-нибудь свою злую чародейскую силу, — начал Лаврентий.
Эльвэнильдо кивнул. Сколько раз он слышал от ролевичек в черном, из «темного блока», историю о бабушке-колдунье, которую в семье никто не любил и которая перед смертью призвала к себе внучку (то есть, ее самое, ролевичку в черном) и взяла за руку. И так, держа за руку, померла в страшных муках. И теперь таковая же участь ожидает и ролевичку…
Гвэрлум, по счастью, подобных историй не рассказывала. Она все-таки умнее. Но некоторые девицы видят в подобном «проклятии» свою неотразимость.
Может быть, кстати, они и правы, потому что охотников «купиться» всегда находится море…
— Мучился колдун перед смертью, — продолжал Лаврентий, — но никак не мог отойти. Ни один человек не соглашался взять на себя его чародейство. И тогда призвал он к себе мальчика, младшего внука. Малец не смог отказаться, а заступиться за него в тот миг оказалось некому. Схватил он в ужасе икону Пресвятой Богородицы и приложил к своей груди, а руку отдал колдуну. Тут и помер колдун, а сила его вошла в мальчика — ударилась об икону и почернела икона, стала как уголь.
И что самое страшное — приросла она к телу, не могли ее снять, как ни старались…
— Ты сам это видел? — недоверчиво переспросил Эльвэнильдо. — Своими глазами?
— Слушай дальше, — отозвался Лавр, не отвечая на вопрос. — Этот мальчик понял, что отныне судьба его совершенно особенная, и ушел спасаться в монастырь. Сорок лет провел он в неустанных трудах, и с годами стала икона на его груди светлеть… А перед смертью просияла она, как золото, и сняли ее с тела. И когда это было сделано, он тотчас отдал Богу душу. И в гробу он лежал как ангел, сияющий и радостный…