— А я будто не знаю! — окрысилась Гвэрлум. И заплакала по-настоящему. — Что же теперь делать?
— Авдея трогать не будем, — сказал Лавр. — Не для того Палицкий его вызволял; чтобы свои же русские его убили, да еще так подло. Мы же не разбойники, — и он усмехнулся.
Настоящий отец близнецов, разбойник Опара Кубарь, после одного случая никогда не проливал человеческой крови. И его дети об этом отлично знали. Знали об этом и гости близнецов — Вадим, Сергей и Наташа…
— Бежать? — спросил Эльвэнильдо.
— Бежать нужно только Наташе, — сказал Лавр. — Пусть оденется мальчиком и уходит. Платье рынды сохранилось? Беги куда-нибудь на богомолье. Скажем, на Соловки.
— Отличная идея! — пробормотала Гвэрлум. — Как раз дли преступника.
— В каком смысле? — удивился Лавр. — Соловки — место святое. На Анзере скроешься, заодно и Бога узнаешь, Наташа. Это — дело великое.
— Она в том смысле, — вмешался Харузин, — что в двадцатом веке на Соловецких островах была самая страшная тюрьма в России. И отправляли туда не злодеев, убийц там и воров, а честных людей. И даже, кажется, несколько святых.
— Пострадать на святом месте за святое дело — что может быть лучше? — ответил Лавр. — Только это, боюсь, пока что не про нас… Торопись, Наташа, времени мало.
— А мне не влетит, что я в мужской одежде? — спросила Гвэрлум. — Ну, как Жанна д'Арк… Ее ведь за это сожгли. Что она штаны носила вместо юбки.
— Ее за политику сожгли, — рассердился Эльвэнильдо. — За то, что она Орлеан взяла и своего милого дофина короновала. А штаны — это так, ей дело шили. И тебя, дорогая Гвэрлум, сожгут именно за то, что боярина отравила, а вовсе не за какие-то штаны.
— Ой, ну что ты говоришь! — Гвэрлум разрыдалась, сильно тряся головой.
— Хватит! — прикрикнул Лавр. — Уходи, быстро! Мы здесь пока попробуем дело объяснить. Через год вернешься. Если раньше не получится.
— А если я помру по дороге? — жалобно спросила Ната ша. — Кругом ведь разбойники и стихийные бедствия… Осень. Скоро ведь холода настанут — а тут без крова… У меня каждый год в ноябре грипп начинается, уже много лет…
Ужас содеянного немного отпустил Гвэрлум, острая, до судорог, жалость к погибшему тоже отступила на второй план — теперь ей было невероятно жаль самое себя.
Как она будет одна, в чужом, жестоком мире?
— Везде Бог и Божьи люди, — отозвался Лавр. — Лучше не теряй времени. Ты ведь виновата, Наташа.
Авдей пошевелился на полу и жалобно вздохнул. Все трое посмотрели на него.
— Ладно, попрошу Недельку с тобой пойти, — смягчился Лавр. — Авось согласится старик. Он тебе поможет.