* * *
Авдей пришел в себя только к вечеру. Сперва недоуменно моргал, оглядываясь по сторонам и соображая: отчего он на полу проспал целый день и почему голова у него так болит. И главное — пытался он вспомнить, откуда взялась нестерпимая боль в груди.
А после разом навалилось на него воспоминание, и застонал он в голос.
— Андрей!..
Боярин, уже обряженный, лежал на столе. Две монашки в головах монотонно читали Псалтирь. В доме горели лампады, тихо, печально помаргивали золотые нимбы на иконах. Сильно пахло ладаном.
Авдей поднялся, потирая виски. Волоколамский инок ударил его по голове — представить себе немыслимо! И однако это было так. Для чего?
А вот для чего — чтобы замолчал! Чтобы никому не говорил, от чего помер Андрей Палицкий! Так ведь не будет этого… Никто не заткнет Авдею рта, ни угрозами, ни мольбами. Почему только не убили его вместе с Андреем? Куда вот теперь пойти Авдею?
Ответ созрел почти сразу. В царский приказ, к дьяку. Сообщить обо всем, что видел, добавить подозрения… Пусть схватят ведьму. Она ведь еще кого-нибудь может извести.
Боже, Боже, как тяжело! Авдей обхватил голову руками, зашатался, точно раненый медведь. Приблизился к Палицкому, поглядел на него в последний раз, поцеловал в лоб и руки и незаметно выскользнул из дома близнецов.
Глава восьмая
Назар Колупаев
Дьяка из царского приказа звали Назар Колупаев, Это был высокий, статный человек, рыжеволосый, с дерзким красивым лицом. Зеленые глаза горели на этом лице ярко, точно две лампочки. Ом держался прямо, смотрел по сторонам дерзко, как будто заранее уже все было им куплено, и теперь он явился оглядеть покупку. Он появился в доме близнецов на второй день после смерти Палицкого — взбудораженный, даже как будто радостный: еще бы, такое дело разворачивается!
С ним вернулся и Авдейка. Этот выглядел хилым, измученным, еле живым — наверняка почти ничего не ел, и на ногах держался с трудом, из одной только вредности.
Лаврентий, разумеется, ожидал подобного поворота событий. С Сергеем они не раз вели разговоры о том, как держаться и о чем рассказывать дьяку, чтобы по возможности меньше навредить себе и беглецам.
— Так ведь эту Сольмиру Неделька приветил, — вспомнил Харузин. — Мы приехали, а она уже тут. Засела в светелке и тянет пряжу. Довольно вредоносная баба. Странная — это точно. Кто она такая?
— Здесь поблизости по лесам шастает какая-то тайная секта, — сказал Лаврентий. — Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь в том, что это так. А ты думаешь, мало еретиков на Руси? Что ни год, то заводятся. Знаешь, на Москве опять выловили. Прозябала гнуснейшая ересь — сплошь неудобные словеса о Божественном. Государь Иоанн и митрополит Макарий разыскали, от кого сие повелось и нашли Матюшку Башкина и братьев Борисовых каких-то. Говорили непотребные слова о Господе, о литургии и Церкви… Как их взяли — так сразу взвыли: «Мы, мол, христиане» — обычное дело… Как будто от всевидящего ока Господня укрыться можно… Человека обманешь, а Бога — как?